По волнам жизни. Том 2

Два часа стою в очереди к багажной кассе. Служащие разошлись обедать, а кто и здесь — на пассажиров не обращает внимания. Но у меня был подмазан один из служащих товарной станции и с его помощью, прождав в хвосте два с половиной часа, я добился, наконец, приема моих вещей.

В России в то время разрешалось провозить бесплатно по четыре пуда багажа, но здесь мне заявили в кассе, что я могу так провезти только два. На мои протесты — ответ:

— Мало ли что разрешено в России! А мы здесь не разрешаем!

Кассир, русская крыса, многозначительно-вопрощающе на меня смотрит. Только позже я догадался, что за осуществление моего законного права он вымогал с меня взятку. Но я сразу не угадал, так как слишком был утомлен и издерган двухдневными хлопотами с выездом. За это мне пришлось заплатить довольно крупную сумму за провоз, что-то около 80 миллионов рублей.

Да и медлить нельзя было. Уже прозвонил первый звонок, надо было спешить садиться, а то можно было легко места и не найти.

У меня было около трех пудов ручного багажа. Но когда я с носильщиком и провожавшими знакомыми подошел к выходу, нас задержал сторож:

— Вносить в поезд разрешается только то, что пассажир с билетом сам на себе может пронести!

Фу ты, пропасть! А как же поедут старики или больные, или женщины?

Носильщик предлагает:

— Дайте я обнесу багаж своими домашними путями.

А кто его знает, этого носильщика? Быть может, заберет вещи, и никогда их более не увидишь… Однако рискнуть пришлось.

Нас пропустили. Носильщик оказался честным, все донес к вагону.

Да, нелегко было выбраться из Ташкента…

Наконец, поехали.

За Аральским морем пассажиры стали закупать у киргизов ведрами соль, которую степняки выносили на небольших станциях.

— Здесь самая дешевая, — говорили попутчики. — Покупайте!

— Да куда столько ее…

— В пути выменяете на что-нибудь.

Не послушался я. Но в пути один из соседей, накупивший более, чем мог унести, перепродал мне полпуда. Я взял, ведь в Москве соль очень дорога.

На этот раз через горы ехали спокойно. Банды, так отравлявшие проезд пассажирам — коммунистам, рассеялись или были рассеяны. Нападений долго уже не было, и коммунисты успокоились.

Был период зрелости дынь, и пассажиры объедались до невозможности.

Еще только половина сентября, а под Оренбургом совсем холодно. Степной климат дает себя знать.

Незадолго до приезда в Москву у пассажиров на одной из крупных станций возник живой товарообмен. Я увидел, как правы были опытные пассажиры, запасшиеся солью. Крестьяне, вышедшие к поезду, охотно обменивали на соль целыми сотнями яйца, а также битых гусей и прочее продовольствие.

В нашем вагоне в разных местах гоготали и живые гуси.

Подъезжаем к Москве. Готовимся к разным хитростям, как бы провезти наши продовольственные запасы, провезенные с таким трудом.

Но местные пассажиры радуют сюрпризом: заградительные отряды только что сняты, и ввоз продуктов стал свободен.

Я не поверил и, на всякий случай, под жилет надел из сшитых полотенец компресс, наполненный солью.

— Напрасно трудитесь, барин, — говорил мне московский «рикша». — Теперь пропустят!

Я его послушал и не зря. Продукты пропустили, но содрали за них крупную пошлину.

Тележка «рикши» — извозчиков тогда не было, — заполненная шестью пудами разного продовольствия, покатила со мной домой.

11. По югу России

Отрезанность юга

Большевизм, а затем Гражданская война с генералами Деникиным и Врангелем фактически отрезали юг России от Москвы и от Центра вообще. Возникло тяжелое положение для тех, кто имел близких в отрезанной части страны. Изредка письма оттуда доходили, но только в первые месяцы. Потом сношения года на два совсем прекратились.

В таком положении оказались и мы. Эти события отрезали от нас дочь Людмилу, которая училась на медицинском факультете в Одессе. Сначала с редкой оказией письма иной раз и приходили. Потом все прекратилось. Помочь дочери ни морально, ни материально мы не имели возможности.

Этим положением тотчас воспользовались ловкие люди. В Москве, а вероятно, и в других местах началась новая профессия — доставка частными лицами и келейным способом писем в отрезанный район. Промышляли этим делом еврейчики. Кто-то нам рассказал, что таким способом ему действительно удалось переправить письмо родным на юг. Все же доверия к подобной почте быть не могло, но выхода не было, и приходилось идти на риск.

Как-то и я увидел расклеенные по Кудринской-Садовой маленькие листочки с сообщением, что лицо, едущее на юг, берется доставить туда письма. Пошел я по адресу, застал в коморке подозрительного еврейчика, который, очевидно, здесь сам не жил, а имел фиктивную квартирку для сбора писем, с таким устройством, чтобы он не попался в случае прихода милиции. Еврейчик взял письмо, взял при этом крупную сумму за его доставку, и письма, как выяснилось впоследствии, не доставил.

Летом 1920 года положение на театре военных действий стало таким, что явилась возможность пробраться в Одессу. Я этим и решил воспользоваться, чтобы разыскать дочь.

Мандат