По волнам жизни. Том 2

Впрочем, мы прибили с другой стороны еще плакат: «Экспедиция Главной астрофизической обсерватории», но он производил меньше впечатления.

Иной раз мы бы и хотели пустить к себе других, но всегда останавливала мысль о сыпном тифе. Тогда самым верным средством его заполучить было путешествие в переполненных вагонах, в которых неряшливая одежда пассажиров служила пристанищем для вшей.

С чем, однако, нельзя было бороться, это с использованием пассажирами крыши нашего вагона, как и крыш остальных. Постоянно слышишь, как по крыше топчется чуть ли не десяток солдатских сапог, и крыша гнется и трещит.

Тщетно взывает выбегающий наружу Орлов:

— Граждане! Сойдите с крыши. Проломите!

Граждане и в ус не дуют. А то бывало еще хуже. Назло нам, едущим с относительным комфортом, пассажиры на крыше вдруг заткнут нашу дымовую трубу тряпкой. Сразу весь вагон заполнится дымом. Приходится просыпаться, растворять настежь двери, впускать морозный воздух.

Орлов лезет на крышу, но проказники уже вынули тряпку и знать ничего не знают. Виновного не найдешь, да если б и найти, какой из этого был бы толк.

Но самое страшное было в том, что на первый же день нам стало ясно: взятого запаса дров более как на двое суток не хватит, а нам предстоит ехать две недели. Снабжать вагоны дровами должна железная дорога, но поди-ка, спроси у них… Дрова были такой драгоценностью — ибо их заготовка почти прекратилась, — что если где дрова и были, ими просто спекулировали.

Орлов говорит:

— Надо воровать дрова на станциях!

— Что вы! Как можно!

— А не будем таскать, замерзнем! Смотрите, все так делают.

Пришлось согласиться.

Как только подъезжаем к какой-либо станции, из вагонов высовываются головы, высматривающие, нет ли здесь сложенных дров? Если есть, еще на ходу из вагонов сыпятся, как горох, люди — между ними и Орлов — и несутся к дровяным кучам. Сторож вопит, но на него и не смотрят. Схватит каждый по несколько полен и мчится скорее в вагон.

Под конец — грешен — стал и я собственноручно таскать на станциях дрова…

Особенно доставалось встречным вагонам с дровами. Что они довозили к месту назначения, знает один Бог!

На одной из станций дров было много, но охрана стояла настолько солидная, что воровать нечего было и думать.

Пошел я резониться:

— Помилуйте, товарищи, что же вы делаете? У нас в вагоне — советское учреждение, ученая экспедиция. Если не дадите дров, инструменты попортятся. Вы же потом отвечать будете!

— Дайте нам официальное удостоверение, что вы — советское учреждение. Тогда дров дадим!

— Сделайте одолжение!

Возвращаюсь в вагон. У меня были с собой и штамп для бланков, и печать. Написал я необходимое удостоверение, дочь скрепила как секретарь, приложили печать…

Орлов пошел с бумажкой и вернулся с солидной охапкой дров. Мы их стали тотчас же рубить и пилить захваченными из Москвы инструментами.

Киев II

Дня через два докатились мы до Киева. Но долго не простояли: подошел паровоз и, не говоря ни слова, нас оттащили на товарную станцию Киев II.

Знал я, что это означает. Ничего хорошего выйти отсюда не могло. Попасть сюда было все равно, что в склеп. Здесь держат вагоны очень подолгу, и лишь счастливый случай может помочь выбраться раньше.

Но делать нечего. Сейчас же я стал хлопотать на местной станции, чтобы нас перетянули обратно.

— Не имеем мы на это права. Вас перетянуть можно только по распоряжению Управления юго-западных железных дорог.

Снабдил я Орлова необходимыми документами и отправил хлопотать в управление. Мы с дочерью стали гулять вдоль рельс, между разделяющими нашу участь замороженными здесь вагонами. Ввиду холода здесь было пусто. Редкие киевляне торопливо пробегали снизу, направляясь к трамвайной станции, от которой едут в город.

Несколько красноармейцев обходят вагоны.

Я насторожился. Похоже показалось на то, что это — чекистские мародеры, грабящие плохо охраняемые вагоны.

Мы остановились возле своего.

Подходят:

— Товарищ, сколько у вас печей в вагоне?

— Одна казенная, другая советского учреждения — наша. Две!

— Одну из них мы возьмем себе.

— Это невозможно!

— Мы вас, товарищ, и спрашивать не будем. Вот что!

Как только они прошли дальше, мы с дочерью — скорее в вагон. Забаррикадировались: заготовленными в пути брусками из досок так закрепили изнутри двери, что открыть их невозможно, не проломав самого вагона.

Через короткое время шаги приближаются.

Подошли. Пробуют двери.

— Товарищ! Эй!

Мы молчим.

— Товарищ! А ну, открой-ка нам!

Молчание.

Пришедшие пробуют открыть двери. Тянут, толкают… Ничего не выходит. Повозились несколько минут. Потом сочно выбранились и ушли.

Отбили атаку.

К вечеру возвращается Орлов. Хлопоты его не привели ни к чему. Просил разных лиц и в разных отделах. Кое-кто обнадеживал, однако кончилось ничем. Сказали — прийти завтра.

Провели мы унылую ночь на этой унылой и как будто заброшенной станции.

Опять целый день провел Орлов в управлении, и опять никаких результатов.

— Так дело не пойдет! Попробуем теперь подмазать сцепщика поездов.

Орлов исчез. Ходил, шептался кое с кем. Возвращается довольный.