По волнам жизни. Том 2

— Товарищ, — какой же вы секретарь, если не умеете различить начальство.

Дочь давится от смеха.

Начальство ушло. Красноармеец ухмыляется:

— С чего это он рассердился?!

Надо, однако, расхлебывать эту историю. Оказывается, действительно, еврей-студент — один из пятерки, заведующей всеми делами вокзала.

Иду в станционное управление. Загадка здесь разъясняется. Вся суть в дровах, которые сейчас в Одессе чуть ли не на вес золота. На них все зарятся, подбирая остатки в прибывших из России вагонах. Мы так усердно пополняли свои запасы, что у нас осталось около сажени — целый капитал.

— Дрова ваши мы возьмем!

— Как так возьмете? Эти дрова привезены нами из Москвы для нужд научной экспедиции. Вот мой мандат.

— А есть ли у вас удостоверение в том, что эти дрова привезены из Москвы? Вы должны были бы иметь такое удостоверение от вашего учреждения.

— Удостоверения я не брал, потому что, товарищ, я сам — начальник учреждения!

— Вот если б вы смогли нам удостоверение дать…

— Так хотите, я сейчас вам его напишу?

— А как же с печатью?

— И печать у нас есть!

— Ну, я пойду с вами.

По дороге стараюсь умаслить студента-еврея, объясняя ему, что все произошло вследствие неопытности женщины-секретаря в умении распознать по первому же взгляду начальство. Вот я, если б присутствовал, такой ошибки не сделал бы. Сразу, по его внешности, догадался бы, что он именно начальство и есть.

В вагоне пишу себе удостоверение, ставлю штамп и печать… К дочери:

— Подпишите как секретарь и поставьте номер!

Начальство удовлетворено. Уводит красноармейца, а мне выдает разрешение на вывоз с вокзала дров.

Дочь уходит искать мужа, который и не подозревает о нашем приезде. Я остаюсь один.

Положение очень трудное, и я безо всякого удовольствия вспоминаю об Орлове и его погоне за дешевой мукой. Теперь я не могу отлучиться от вагона, потому что тотчас же вещи разворуют.

Вдруг вагон подцепили и куда-то повезли. Потаскали взад и вперед и бросили где-то на боковой ветви среди сотен других товарных вагонов…

Дочь обещала возвратиться через несколько часов с мужем, чтобы выручить меня. Но она оставила вагон в определенном месте. Как она теперь найдет меня? Положение прямо безвыходное!

Так проходит целый день. Стемнело, я зажег лампу. Голоден, без обеда… Сижу и жду, что пошлет судьба.

Вдруг слышу голоса. Слава Богу, свои! Они искали меня на путях более часа, и только счастливая случайность навела их на наш вагон.

Ночью наш вагон перетащили на Товарную. Зять ушел рано утром по делам, а мы остались вдвоем с дочерью.

Выгрузка

Пошел я утром в контору станции похлопотать, чтобы за нами сохранили взятый из Москвы вагон для обратного пути.

— Нельзя! Вагон отберем.

— Но у меня есть разрешение на отдельный вагон и для обратного пути…

— Что ж, когда поедете, мы вам дадим другой вагон. У вас не сказано в удостоверении, чтобы вам дали именно этот!

Что с ними поделаешь… Пропали заготовленные нами окно, нары, печка и пр.

Возвращаюсь, ждем зятя, чтобы начать выгрузку. У него кое-какие знакомства в конторе — его пациенты. Все же протекция.

Подходит локомотив, подхватывает несколько вагонов, в том числе и наш, и тянет куда-то.

На первой же остановке выскакиваю, бегу к машинисту:

— Что вы делаете?! Оставьте наш вагон в покое! Сейчас подъедет подвода, чтобы его выгружать, а вы утянули вагон…

— А я и не знал.

Оттягивает вагон на прежнее место.

Неподалеку несколько вагонов, в которых живет целый цыганский табор. Цыганята выскакивают из них и, несмотря на мороз, нагишом пляшут под нашим вагоном, выпрашивая подачку. Поражаемся их выносливости. А цыганята еще кувыркаются в кучах снега.

Подошло несколько человек, рабочих. Стали у вагона. Еще и еще. Скоро их набралось десятка два. Здоровые люди, одеты недурно. Стоят, молчат и курят цыгарки. От вагона не отрывают глаз.

— Чего вы, граждане, хотите?

— А мы — рабочие! Будем выгружать вас.

— Нам рабочих не надо! Сами выгрузимся.

Собравшееся воронье не отходит. Чуют поживу — если не трудом, так стащить что-либо.

Ожидать зятя больше нельзя. Дочь идет нанимать подводу. Я караулю вагон от разграбления.

Вот и подвода. Делать нечего, нанимаю двоих помогать, а остальных прошу отойти.

Неохотно отодвигаются на несколько шагов, но не уходят.

Подвода нагружена. Мы с дочерью, как охрана, идем по бокам, чтобы не стали грабить. Движемся к воротам вокзала. За нами, на расстоянии нескольких шагов, — вся толпа рабочих.

Властей, разумеется, — никаких.

Вот и ворота.

— Стой! У вас дрова? Нельзя вывозить!

— Вот разрешение!

Читают.

— Плевать нам на это разрешение! Оно для Куликова Поля, а здесь Одесса-товарная. Не пущу!!

Посылаю дочь в контору за новым разрешением. Сам зорко сторожу подводу от постоянно шныряющих возле нее подозрительных лиц.

Дочь возвращается с разрешительной запиской.

«Охраняющие входы» прочитали. Усмехнулись.

— Сказано — не выпустим!

Делать нечего! Оставляю дочь сторожить вещи, иду сам в контору.

Кто-то из проходимцев выхватил с подводы саквояж Орлова. В нем были и его деньги. Дочь подняла крик. Вор струсил, бросил саквояж.