По волнам жизни. Том 2

Но почти одновременно стали развиваться издательские отделения и в разных других комиссариатах, особенно в военном, в Высшем совете народного хозяйства и пр., и даже в разных отделах того же Народного комиссариата просвещения, который уже имел свой Литературно-издательский отдел. Мало-помалу каждый почти отдел Наркомпроса завел свое издательское отделение, ибо каждому заведующему отделом хотелось вести свою политику. В результате в Комиссариате народного просвещения образовалось почти два десятка издательских органов. Выходили забавные инциденты: автор, получивший, например, отказ в Литературно-издательском отделе, шел в Отдел дошкольного образования или в горькой памяти Отдел трудовой школы, и там его произведение принималось для печати. Бывало также, что несколько отделов конкурировали, желая каждый издать одну и ту же книгу. Нередка была подобная конкуренция и между издательскими органами разных комиссариатов. Например, курс механики проф. Жуковского[92] одновременно пытались издать Литературно-издательский отдел Наркомпроса, Высший совет народного хозяйства и еще Комиссариат путей сообщения.

Естественно, что Литературно-издательский отдел, которому хотелось быть государственным монополистом в деле издательства — что, впрочем, соответствовало и цели его учреждения — ринулся в борьбу с этой разрухой, особенно в пределах своего ведомства. Борьба эта усугублялась, с одной стороны, честолюбием и властолюбием Лебедева-Полянского, а с другой — отпором влиятельных заведующих отделами. К числу последних относилась, например, и Н. К. Крупская, которая располагала, в качестве высшего аргумента, ссылкой на самого всемогущего «Ильича». Бороться было действительно трудно.

Косвенное участие в этой борьбе пришлось принять и мне. В ту пору мне приходилось заведовать издательством Научного отдела и являться поэтому представителем этого последнего на разных совещаниях по урегулированию в центре страны издательского вопроса.

Совещания эти происходили в атмосфере чрезвычайной горячности и страстности, вносимой по преимуществу Лебедевым-Полянским и его сотрудниками, сильнее других переживавшими ограничение их первоначальной компетенции. Как раз эта страстность создавала общее, враждебное Литературно-издательскому отделу, настроение.

Помню одно из таких совещаний, происходившее в моем служебном кабинете. Страстные разговоры зашли так далеко, что Лебедев-Полянский вдруг свалился со стула в обмороке. Его привели в чувство, и Лебедев-Полянский патетически воскликнул:

— Заседание продолжается!

— Нет, — возразил я. — Заниматься в такой обстановке невозможно! Закрываю наше заседание.

После бесконечных споров и пререканий в Наркомпросе пришли к компромиссному решению: каждый отдел ведет свою издательскую политику самостоятельно, но общим для всех техническим аппаратом является Литературно-издательский отдел. Поэтому все принятые разными отделами оригиналы сдаются ему для напечатания.

При таких условиях со второй половины 1919 года фактическое заведование всем издательством научно-учебной и научной литературы в стране перешло ко мне. Я был доволен тем, что среди беспросветной бестолочи, которую развел в научном отделе Тер-Оганезов, явилось настоящее, серьезное дело. Практика была такова:

По данной науке подбирался авторитетный специалист и с его помощью составлялся список членов комиссии по этой дисциплине. Я налаживал начало деятельности каждой такой комиссии, а затем она уже самостоятельно вырабатывала для издания список учебников по высшей школе, а также чисто научных трудов. В большинстве случаев намечались труды оригинальные, но отчасти и переводные.

Затем я приходил с авторами или редакторами переводов к соглашению об условиях вознаграждения, причем, как правило, старался дать ученым высшую из допустимых ставок гонорара. При бедственном положении тогда ученых и при малых гонорарных ставках иначе я не считал возможным и поступать. Но самый договор подписывался обыкновенно Тер-Оганезовым, и своим правом в этом случае он дорожил.

На данном пункте мы с ним совершенно не сходились. Он старался, что можно, урвать из гонорара ученым авторам. И это вовсе не вызывалось необходимостью, так как ассигнованных на издательство денег мы все же до конца израсходовать не могли, но вытекало из личных торгашеских свойств Тер-Оганезова.

Наконец раздоры с Тер-Оганезовым мне так надоели, что я заявил о выходе в отставку. Уйти, однако, мне не пришлось. Как раз к этому времени начальство Наркомпроса убедилось в полном несоответствии должности Тер-Оганезова. Он был заменен проф. Николаем Дмитриевичем Артемьевым[93], а Тер-Оганезову была отведена при нем второстепенная, лишь подчиненная роль. Н. Д. Артемьев просил меня остаться, и не было причины ему отказать.