Это было правдой. Но врачи предупреждали: ненадолго, под действием лекарств, и надо использовать улучшение, чтобы добраться до армейского госпиталя или до Киева. Я еще не сдавался… Все решило письмо Строкача, которое 8 декабря привез посыльный. Нам ставилась задача — идти глубже в тыл врага, парализовать шоссейные и железные дороги. Тимофей Амвросиевич писал:
«Если кто-нибудь из вас, командиров и комиссаров отрядов, по каким-либо причинам не сможет выступить для дальнейших действий в тылу врага, необходимо по вашему усмотрению принять решение о назначении других товарищей, могущих руководить боевыми действиями отрядов».
В письме отмечались большие успехи соединения в борьбе с немецкими захватчиками, не раз почувствовавшими на себе наши удары, а я повторял про себя: «Мужайся, Михаил, это о тебе — так деликатно и осторожно: «Если кто-нибудь из вас…» В письме подчеркивалось, что настал самый ответственный период войны, когда партизаны должны оказать помощь Советской Армии в окончательном разгроме немецких захватчиков. А я думал, что могу лечь поперек пути своему соединению. «Надо прощаться».
Десятого в десять утра последний раз я собрал вокруг себя дорогих людей, проще сказать, родных, ибо нет родства, крепче боевого.
Я сказал, что нам доверено самим произвести замены в командовании, и передал соединение Митрофану Негрееву. А комиссаром стал Александр Каменский. Видно, непросто дались нам все предыдущие дороги по земле, болотам и рекам, потому через два месяца медики были вынуждены эвакуировать в тыл обоих, но соединение снова доказало свою жизнеспособность. Его возглавили командир Петр Коротченко, комиссар Василий Бурим и начальник штаба Александр Алексеев. Они знали людей, и люди их знали. Соединение проделало славный путь по дорогам Волыни…
Оттуда, с Западной Украины, дошла потом до меня горькая весть: погиб Николай Черныш. Разведчика убили бандеровцы, фашистские холуи и прихвостни, сведенные в вооруженные банды. Сколько бы они ни прикрывались выкриками о национальной борьбе, они были не больше чем бандиты, не знавшие пределов в своих зверствах, потому что дрожали за свою шкуру. Они служили фашистам, как в восемнадцатом служили кайзеру гайдамаки, тоже размахивавшие для прикрытия бандитизма национальными знаменами.
Когда узнал о гибели веселого и молодого Николая Черныша, сразу вспомнилась Катя Рымарь, его спутница на всех партизанских дорогах, на всех маршрутах разведки. Как же тяжело ей теперь! Подумал и о других партизанских семьях…
Нашу лесную, полную тяжелых испытаний и боев жизнь вели люди, а значит, в ней возникало все, что людскую жизнь сопровождает, или, лучше сказать, складывает, создает. Возникала и настоящая любовь. Нигде, пожалуй, как в этой жизни, и никогда, как в те дни и месяцы, люди не узнавали так глубоко и верно друг друга. Партизанские семьи: командир Чапаевского отряда Дунаев и радистка Екатерина Филиппенко, начальник штаба соединения, бесстрашный Петр Коротченко и помощница нашего врача Александра Иванова; еще одну семью образовали разведчик и подрывник Михаил Осадчий и медсестра Аня Безрукова…
Я радовался за них и всегда желал им счастья. Как и впредь желаю радостей всем партизанским семьям!
Пусть дети в этих семьях наследуют родительскую честь, будут всегда верны ей.
…Командиры вынесли меня из хаты на руках, подбадривая, подшучивая, ну а слезы, которые мелькали на иных мужских глазах, так ведь их принято не замечать, бис их забери, как говорил мой батька. Грузовик, куда поставили постель, вез меня в Киев, в тишину… Вдруг я подумал, что скоро увижу свою Соню. Когда я болел перед отправкой в партизанский край, она всю себя вложила в мое лечение, и я встал. Вспоминал ее сейчас с нежностью и благодарностью, на которые, казалось, не способна моя душа. А после моего отъезда Соня слегла… Лечилась в больнице, откуда могла, как рассказывали мне, и не выйти, так была плоха. Я писал тогда сыну моему, Леониду, прося по мере всех его сил морально поддерживать мою дорогую Соню, и не сомневался, что он сделает это, хотя она и не была его родной матерью. Соня опять поможет мне. Она умеет меня лечить. И потребуется — еще догоню свое соединение.
Хотя уже было ясно: не успею. Даже тишина на дороге, нарушаемая урчанием мотора нашего грузовика, свидетельствовала, что война шла к концу. Хоть малой каплей, а мы внесли свою долю в общую битву ради Победы. И я с низким поклоном вспоминаю живых и погибших партизан.