Победа над Эверестом

— А у тебя там нет еще случайно четырех спальных мешков? — спрашивает Мысловский. — Они бы нам тоже не помешали.

— Еще немного и все будет, — отвечает Миша. Он забивает крюк в трещину, прикрепляет к нему веревку и, просвечивая себе фонариком, начинает спуск в темноту. Бершов выдает веревку, он весь собрался в ожидании рывка. Веревка почти без остановок уходит вниз. Наконец остановилась. Ослабла. Слышны удары молотком по крюку. Короткий рывок верёвки снизу — значит, можно идти следующему. Последним теперь спускается Бершов. Наверное, больше ему никогда не придется повторить ночную акробатику на скалах, лишь исключительная обстановка на Эвересте потребовала такого сложного опасного лазания. При любом другом восхождении можно было остановиться, дождаться рассвета, не рисковать. При любом другом, но не на Эвересте, не на такой высоте. Обессиленные, измученные альпинисты могут больше не подняться, если остановятся отдыхать, они просто уснут. Они наверняка не смогут двигаться, если кончится в баллонах кислород, а у каждого за плечами последний баллон. Они могут замерзнуть, если поднимется ветер. Балыбердин оставил на спуске даже свою ветрозащитную куртку. И если при лунном свете трудно был правильно ориентироваться в рельефе скал, помогали только белые пятна снега на скальных полках, то после захода луны пришлось лезть по скалам буквально с завязанными глазами. Спуск в такой обстановке гораздо труднее подъема. Надо найти захваты для рук, затем медленно сползти по скалам, нащупывая опору для ног. Став прочно на ноги, где-то ниже опять найти захваты для рук и постараться спуститься еще на полметра-метр. Нога вниз, другая, руки напряжены — остановка. Руки ощупывают скалы, ищут зацепки. Можно делать еще один шаг вниз. Мысловский и Балыбердин в такой обстановке действовали как автоматы и мало что сохранилось в их памяти от тех долгих ужасных часов.

На очередной «пересадке» Мысловский вообще не отозвался на оклик. Его потормошили за рукав пуховой куртки, голова мотнулась от толчка, но Мысловский не пришел в себя, он не реагировал на окружающих, спал. Глянули на манометр кислородного баллона — да у него кончился кислород! Бершов снимает с лица маску, прячет её в рюкзак, она ему больше не нужна. Свой кислородный баллон он отдает Эдику, кислорода должно хватить еще на час, они с Мишей на час позже включили свои баллоны. И сразу наваливается усталость, затрудняется дыхание, появляется тяжесть в голове, но идти можно. Можно и нужно, палатки уже где-то близко.

Рассвет наступает внезапно. Они не сбились с маршрута. Еще три верёвки по гребню. Еще одна, последняя верёвка, её закрепили на скалах Мысловский и Балыбердин, когда пошли на вершину. Вот и палатка! Все. Нет, надо еще заползти в палатку, отодрать от ботинок примерзшие кошки, снять ботинки, засунуть их в спальный мешок поглубже и, наконец, самому залезть в просторный спальный мешок. Страшно хочется спать. Какая благодать горячий чай, который вскипятили Иванов и Ефимов. Тепло расходится по телу, жизнь возвращается.

Иванов и Ефимов сразу же после встречи выходят на восхождение. 6.00. В палатке становится просторнее, теперь уже можно вытянуться в спальном мешке, расслабиться и провалиться в сон.

Трудно измерить проделанную работу: Мысловский и Балыбердин затратили 23 часа на подъем на вершину и спуск в лагерь 5, а Бершов и Туркевич за эти сутки поднялись из лагеря 4 в лагерь 5 и повторили путь первой двойки. Теперь — отдыхать и только отдыхать.

Но что это? Мысловский стаскивает с рук рукавицы, те во многих местах порваны, и показывает ребятам свои руки: пальцы не гнутся, некоторые почернели.

— Чувствуешь руки?

— Нет, — отвечает Мысловский.

Бершов и Туркевич начинают энергично растирать кисти Мысловского. Тот морщится от боли. Боль спасительна, но ведь черные пальцы растиранием не спасешь. Рация базового лагеря находится на постоянном приёме, и Серёжа Бершов просит доктора экспедиции Орловского дать консультацию. Предусмотрительный доктор проследил, чтобы в каждом лагере была аптечка с лекарствами от обморожения, и Туркевич превращается в медбрата: по указанию доктора он делает Мысловскому уколы, вводит тонизирующие и сосудорасширяющие препараты.

Ни о каком отдыхе на высоте 8500 метров не может быть и речи. Лечение — в скорейшем спуске вниз, в лагере 5 уже нет ни одного запасного баллона с кислородом. Казалось, все силы остались там, под вершиной, казалось, что достаточно одних суток непрерывной работы на огромной высоте на пределе физических и моральных сил, чтобы убедиться в силе и выносливости альпинистов и определить предел человеческих возможностей, но никто не мог предсказать и прежде всего сами восходители, что смогут работать еще 12 часов и в тот же день спуститься в лагерь 3. А через день их будут встречать в базовом лагере.

Если бы горы могли говорить, то Эверест 4 мая за один день выучил бы русский язык, который звучал от его подножья до вершины:

лагерь 5 — Мысловский и Балыбердин;

лагерь 4 — группа Иванова;

лагерь 2 — Валиев и Хрищатый;

лагерь 1 — Ильинский и Чепчев;