Победный «Факел Гаргалота»

— Ребята ждут указаний. Мы готовы, если будет угроза вашей дочери, пойти на штурм нелегально, так сказать. Ищем способы приблизиться из-под воды.

— Не спешите, — попросил я. — Террористы тоже будут тянуть до последнего. При необходимости взорвут яхту с заложниками и сами красиво погибнут в огне, но еще больше славы, если с победой и миллиардом долларов приведут корабль куда-нибудь в Сомали, где его уже не достать. Пойдемте лучше смотреть, как из цистерн наливают дизель в заправщик. Или не из цистерн, а из подземных хранилищ? Наверное, это так увлекательно, так увлекательно… Надоели эти дурацкие красочные шоу с лазерными эффектами и голыми бабами.

Крамер буркнул в их сторону:

— Ждите.

— Скоро все решится, — сказал я утешающе. — Мир ускоряется. Сингулярность, как говорит Курцвейл, уже на пороге.

Он сказал с горечью:

— Террористы расстреляли уже четверых! Сколько будут откладывать штурм?

Герман заметил почтительным тоном:

— Трудно штурмовать людей, которые не собираются уходить или сдаваться.

Его напарник добавил:

— Тем более что взорвут все на хрен. И заложников в том числе.

Я пробормотал:

— Ну, заложников никому как-то не жалко, как и вам, но при взрыве погибнут и хорошие ребята, что попробуют освобождать… А это как бы не совсем то говно, что на яхте…

Герман указал мне взглядом на помрачневшего Крамера.

— Тихо-тихо, дружище. Там же сынки тех, кто нами правит! Напрямую или через купленных ими политиков.

— Да ладно, — ответил я. — Данил Алексеевич предпочитает знать голую правду, так ему легче нас обирать до нитки. И настроение народных масс учитывает, дабы грабить по максимуму… К тому же, как предполагаю, будучи романтиком, не все же куплены…

Герман сказал с убеждением:

— Все!

— Даже президент?

— А он не человек?

Крамер нас не слушает, смотрит в сторону яхты, а Герман сказал с сомнением:

— Он и так миллиардер… Вообще, у нас все президенты только миллиардеры… Это чтоб не подкупить?

Его молчаливый напарник шелохнулся, будто просыпаясь, сказал с оттенком презрения:

— Молокосос, не знаешь, что подкупают не только деньгами? Вон тебя подкупили престижной работой, и ты своих ребят в полиции продал, переметнулся к нам. Кого-то подкупают по старинке бабами, кого-то властью, кого-то возможностью изменить мир… Все куплены! Все в этом проклятом мире продается.

Герман сказал с издевкой:

— И ты?

— А что я? — отрезал напарник. — Вот только не покупают. Конкуренция… Продающихся всегда больше, чем покупающих. А ты что, коммунист?

Герман пробормотал:

— Да кто теперь не коммунист в душе… только хрен признается вслух.

Крамер бросил усталым голосом:

— Идем к заправщику.

Мы двинулись за ним, как утки за гусем, а со стороны яхты донесся звук выстрела. На фоне чистого голубого неба особенно четко было видно, как за борт перевалился человек и долго падал к воде, раскинув руки.

Крамер сказал с тоской:

— Пятый… А если шестой выберут Леонтию?

— В исламе женщина ценность, — напомнил я. — Дикари, конечно. У нас еще те стервы, сам бы половину перебил.

— Думаешь, — спросил он с надеждой, — до нее очередь не дойдет?

— В самую последнюю, — заверил я. — Да и то, если дать им путь к отступлению, постараются увести с собой. Это у нас у женщин все права, потому сами за себя, а в исламе у женщин прав маловато, потому обязанность их беречь лежит во всю длину на всех мужчинах страны.

Я объяснял подробно и внятно, его просто трясет от страха за дочь, хотя старается оставаться таким же невозмутимым и решительным, каким надлежит быть главе могучей корпорации.

Крамер, похоже, уловил мои попытки провести сеанс психотерапии, кивнул, но тоски в глазах меньше не стало.

— А ты как?

— Да так, — ответил я, — если вы не против, я отлучусь на минуту.

— А заправщик?

— Догоню.

Герман с напарником двинулись за ним весьма профессионально, закрывая своими телами даже от пули снайпера с яхты, если тому вдруг почему-то вздумается, а я свернул в сторону, где полковник Валенштейн стоит у каменного ограждения и в бинокль смотрит на сверкающую в лучах заходящего солнца яхту.

Я неспешно приблизился к нему со спины.

— Не оборачивайтесь, полковник. Наше отделение тоже в готовности, и мы начнем раньше вас. Но может понадобится ваша помощь.

Он чуть дернулся, но, не оборачиваясь, ответил тем же тихим голосом:

— Когда?

— Точный вопрос, — ответил я деловито. — Думаю, в течение этого получаса.

Он произнес с холодком:

— Как узнаю, что это вы?

— Узнаете, — произнес я значительным тоном.

Он поморщился, однако номер продиктовал, есть чутье у мужика, хотя не думаю, что раздает номер мобильника направо и налево. Или не чутье, а уже так, готов задействовать даже бабок ванг и хреномантов, если власть жует сопли.

Тихонько отступив, я незаметно удалился, где смешался с толпой якобы очень занятых, что уже прикидывают, как будут раздавать интервью со своей решающей ролью в спасении заложников.

У очередной желтой ленты с запрещающей надписью снова остановили, никакие пропуска, выцарапанные Крамером, не сработали.

— Дальше нельзя!

— Что, — изумился я, — никому?

— Никому!

— Совсем-совсем? — переспросил я. — Даже мне?

Он спросил недружелюбно:

— А вы кто?