Побег

В Нижнем Новгороде, где находился институт Виктора Павловича и где они живали месяца по три в году, она увидела однажды в книжном магазине усталого тридцатилетнего человека в заштопанном пиджаке. Он сидел на подоконнике и продавал изданную на грубой бумаге книжечку стихов. Алиса тут же купила десять экземпляров и начала строго спрашивать автора о его жизни. Поэт назвался Александром Сергеевичем (на книжке так и стояло «Стихи Александра Сергеевича П.»), а через несколько слов вдруг застенчиво обмолвился, что три дня не обедал.

В тот день Виктор Павлович, приехав с работы, обнаружил на кухне худого незнакомца, сопевшего от поедания пищи. На столе стояло блюдо любимых Виктором Павловичем стейков, а Алиса жарила свой фирменный тончайший картофель с румяной корочкой. Незнакомец смотрел на Алису, как на ясную звезду.

— Как вам повезло! — сказал он Виктору Павловичу. — На редкой женщине женаты!

Виктор Павлович энергично согласился. После взаимного представления он поинтересовался, нет ли у Александра семьи.

— А меня жена бросила, — отозвался поэт. — Причем уже вторая. Правда, я тоже не подарок! Понимаете, я целыми днями за вдохновением хожу. Причем двигаюсь как бы наощупь. Иду в одну сторону — чувствую: вдохновения не прибавляется. Тогда меняю направление. Захожу к кому-нибудь в гости или знакомлюсь с девушками, а сам все ловлю внутренним локатором: маячит вдохновение или не маячит? Иногда засижусь до звезд в парке, только соберусь прилечь на скамейке, вдруг слышу: оно! Сразу блокнот, карандаш, — и работаю под фонарем. То есть мне приходится жить как бы не в нашем мире, а параллельно.

— Поскольку вы на мое приглашение откликнулись и даже пришли сюда, появление вдохновения на этом пути считаете возможным? — спросила Алиса.

Александр робко кивнул.

— Это хорошо! — подбодрила его она.

А Виктор Павлович спрашивал дальше:

— На что же вы живете?

— Есть пара бизнесменов, — вы даже не поверите, какие оригинальные личности попадаются среди людей этого типа, — они просят иногда рекламные тексты сочинить. Платят неплохо.

— Но это же унизительно! Дискредитация поэтического слова! — возмутился Виктор Павлович, потому что был так воспитан. — Неужели ваше высокое вдохновение, ради которого вы занимаетесь столь трогательным самопожертвованием, может с этим мириться?

Александр удивился.

— Ничего страшного не вижу. Я поэт очень простой, безо всякой зауми. И не делаю различий между лирикой и рекламной работой. Что же плохого, например, в тексте, который вы можете прочитать в магазине, торгующем фирменными аудио- и видеозаписями: «С левою кассетой на качество не сетуй!»

Виктор Павлович молчал. «Да, на Пастернака не похоже... — растерянно думал он. — И на Мандельштама. И с Визбором ничего общего. Боже, как я отстал от родины с этими заграницами! Не понимаю эстетики и поэтики современников».

Наконец ему тоже была подана тарелка с аппетитным стейком и жареным картофелем, и он начал понемногу отвлекаться от грустных мыслей.

Вечером поэт ушел, но через день явился снова. Была суббота. Вид у него был несколько испуганный.

— Алиса, приютите меня на несколько дней!

— Что случилось? — взволновалась Алиса.

— Сам не пойму... Вышел, как обычно, на улицу за вдохновением. Вместо него поймал ощущение какого-то страха. Причем страх словно растворен в воздухе: он в прохожих, в деревьях, в домах. Я даже голубей пугаюсь. Сердце болит ужасно.

Александр говорил, а сам оглядывался на дверь.

— Бедный вы, бедный, — Алиса взяла его за локоть. — Здесь с вами ничего не случится. Идите в ванную, умойтесь. А я валидол поищу.

Виктор Павлович, естественно, радости особой не испытал. Но и отказывать не стал. «Что же я — изверг? — думал он. — Вдруг человека инфаркт хватит? А я перед ним двери закрою?»

Интеллигентный был человек. Хотя не без практичности. Положили Александра в гостиной на диванчике, и Алиса долго беседовала с ним, утешая. Дожидаясь ее в спальне, Виктор Павлович раскрыл книжку Александра Сергеевича П. и обнаружил стихотворение, чем-то даже похожее на автора:

Победа, странный лик!
Лишь тот, кто терпит боль
И сдерживает крик,
Способен жить с тобой.

А тот, кто плачет весь,

Кого трясет струной, —
Тому дурная весть
И всадник вороной.

Афина, блажь, металл!

Тот был и глух, и нем,
Кому всегда сиял
Твой равнодушный шлем.

«Чувствительность до добра не доводит, это верно, — думал Виктор Павлович. — Но и без нее нельзя. Стихотворение неплохое, хотя и грустное».

Явившаяся наконец Алиса начала рассказывать.