«Действие большинства современных препаратов, купирующих боль, слабо отражается на функционировании мозга. Сознание абсолютно прояснится уже через десяток минут», – Мэл хорошо помнила слова лечащего врача при своей выписке из госпиталя. Сонное равнодушие, заполонявшее мозг после инъекций Сида, стряхнуть было непросто, а на смену равнодушию приходила холодная, расчётливая злость. Мэл всегда списывала этот эффект на усталость. От людей, среди которых не найти ни одного близкого и родного. От станции. От жизни.
– Идиотка, – пробормотала Мэл сквозь зубы. Дурная травяная сладость тонкой струйкой поднималась от косяка и немного скрадывала стынущую во рту вязкую горечь. Чёртова дура, надо же было забыть очевидную истину: тех, кому можно верить, больше нет. Совсем. Нигде. А здесь – здесь только Хойт, которому её способности нужны не больше функций полезного устройства. Любое устройство рано или поздно изнашивается, быстрее всего, если владелец заставляет его работать без передышки.
– Ты ведь этого и хотел. Чтобы ведьма сдохла, – бросила вслух, щурясь сквозь пышущий жаром костёр на едва различимые в сумерках пролив и очертания берегов по другую его сторону. Там шуршали совсем невидимые волны, непрерывно ворочали мелкую гальку и морщили песок. Наверное, с тех времён, когда эти острова поднялись из глубин океана, как спины морских чудовищ. А совсем рядом сидел Ваас – бронзово-огненная фигура островного идола, «царя и бога», алчущего всё новых кровавых жертв, будто без них Рук Айленд снова погрузится в пучину.
– Блядь, тебе реально похуй, как сдохнуть? – возмущённо рыкнул «идол», до клёкота в горле надавливая на слово «как», косясь вполоборота то ли удивлённо, то ли презрительно. По смуглой коже главаря запрыгали рыжие блики, бросая тёмные тени, точно полосы на тигриной шкуре. Мэл зажмурилась. Потом слишком уж резко, как тонущий ныряльщик, которому вдруг дали кислородный баллон, поднесла к губам косяк.
Первый вдох получился слишком глубоким и не принёс ничего, кроме глухого кашля. Точнее, Мэл очень постаралась заглушить мучительные толчки в груди, придавить продирающие спазмы, нарочно причиняя себе ещё больше боли. Как будто каждая новая порция вытолкнутого из горла сипения и выбитых из глаз слёз могла научить её больше не верить. Впрочем, закончилось всё довольно быстро – сказалась та единственная проба, что прошла под чересчур чутким руководством отравителя, который так умело прикидывался другом все четыре месяца со дня гибели Лэнса.