Побочное действие

– Свали нахуй, сам разберусь, – бросил Ваас кому-то за пределами очерченного костром светового круга. Еле слышно зашуршали, удаляясь прочь, шаги. Мэл вспомнила о присутствии за спиной зрителя, впрочем, кажется, запоздало – наёмник без слов подчинился матерному приказу.

– Папаша… Да, вот оно, так и есть, сестрица: на нас всем похуй, во всём мире. – Главарь пространно развёл руками, точно желая указать на этих «всех» сразу, одним жестом. – А семье – в первую очередь, херовей штуки нет. Кто, как не любимые, знает, куда нужно ударить…

Его явно заносило в излюбленные дебри, он говорил что-то ещё в том же духе. Мэл почти не слушала, но слышала, каждое слово падало зерном в жирную почву, подпитанную к тому же сладковатой золой от сожжённой травы. Где-то глубоко, на самом краю здравого смысла и рациональности, занозой сидела мысль о том, что самокрутка оказалась странно длинной. Тлела и невесомо осыпалась пеплом по ребру ладони, но даже не думала заканчиваться.

– Эхе, сестрица, а папаша-то твой вроде тоже подох? – Мэл ощутила лёгкий толчок в плечо. Таким способом Ваас, видимо, решил привлечь внимание, сидя почти вплотную. Если только ей и это не почудилось от головокружения. От смертельной усталости и вновь разгоревшейся застарелой боли – точно кто-то, отлично представляющий себе результат, со знанием дела ковыряет давнюю рану. Этот дикарь ещё говорит: только любимые способны бить так точно. У кого сам такому научился, неужто у любимых? Если помнит ещё, кто это такие.

– Не ты ли его убила? Я вот сестру свою, стерву, сам урыть уже сколько лет мечтаю. Да, блядь, чтоб и могилы не было… – хриплый грубый голос казался мягким шелестом, накатывал волнами, а в ответ вызывал… хохот? Мэл почти хохотала, откашливала лоскутки дыма и отмахивалась от них. Смех до икоты, рвущей диафрагму, колотился внутри, как тяжёлый шарик в пустом сосуде.

– Дай тебе… волю… кх… ты решишь, что я целые планеты уничтожала… с орбиты… – Шарик грохнул о рёбра и рухнул вниз с визгливым полувсхлипом. Не вдохнуть очередную порцию дыма казалось всё равно что не дышать совсем, но затяжка не позволила бы говорить. А слова между тем подступали к горлу, мешали друг другу, словно толпа, в панике ищущая выход. Мэл пыталась их утихомирить, хватала нагретый воздух, выталкивала из себя рывками.

– Отца убила жадность. И лёд. Хренова куча льда. – Её никто не перебивал. Зато в голову взбрела страшно забавная мысль, которая тут же попросилась наружу: – Ты небось никогда не видел столько снега и льда. Как там у вас принято говорить: до-ху-я? Вот представь себе: целая планета… целый долбаный шарик снега и льда… Подо льдом мой папаша, сам провалился! Хотел… тоже дохуя…

Под конец воздуха всё-таки не хватило. Его тут же заменил дым, под дикое желание – задавить! Вытравить из головы саму память об отце. Как он орал «ведьма!», швыряя ей в лицо распечатки с картой генома. Как выкинул из дому «учиться». Как уговаривал вернуться, заявившись в госпиталь, как бросал в только что сросшуюся спину своё фальшивое сочувствие. Как растоптал потом и свои уговоры, отсекая все пути отхода, точно Мэл – крыса в прозрачном лабиринте без возможности выбирать иной путь, кроме назначенного чьей-то волей. «Кругом клетка. Для крыс и собак…»

Как однажды, чёрт-те когда в детстве, бросил в огонь её с Лэнсом рисунки. На простой бумаге, скопированными из прошлого цветными карандашами – перерисовки звёзд, планет, скоплений и туманностей. Мэл слишком хорошо помнила, как от резких жестов отца кривился в воздухе «образец» для рисунка – голографическое изображение близкой галактики. Лэнс говорил, что именно там открыли недавно планету, один в один похожую на Старую Землю. Только очень холодную, просто «долбаный шарик снега и льда».

Потом отец позвал на этот шарик Лэнса. Забрал навсегда, затащил под лёд, будто опутал смертельной сетью. Даже могилы не осталось, если не считать таковой ледяное зеркало площадью в триста с лишним тысяч квадратных миль. Впрочем, Мэл так и не решилась после выписки полететь на Альбу. Не потому, что запрещали медики. Ледяные пустоши даже с экранов вымораживали душу насквозь – дальше уже просто некуда. Тогда казалось именно так, а поди ж ты – предел ещё не был пройден, он наступил сейчас.

Перед глазами вспухал не огонь костра, а огромное солнечное пятно, размытое круженьем метели. Там, где до этого танцевали искры, завывали теперь снежные вихри. А камни, эти чёртовы камни обращались в целые ледяные луны, что заслонили каждая по солнцу в обрамлении световой короны. Что за?..

Мэл, кажется, моргнула – костёр вернулся на прежнее место. Очень близко, весь рыже-полосатый от пляски пламени и темноты, всё так же сидел Ваас, щурясь, как огромный кот.

– Думаешь, я просила папашу о таком наследстве, как эта станция? Нихуя… это смешно, но я даже не хотела, чтобы ты там сдох. Всё равно что замучить леопарда или тигра… нет, твоё место здесь! Как дикого зверя…