Побочное действие

– Зверем меня считаешь? Грёбаным чудовищем? – яростно прошептали вдруг прямо в мозгу, в то время как жар чужого дыхания коснулся области выреза на форменном топе. Пальцы сдавили грудь через плотный полимерный материал, как через помеху, непредвиденную и досадную. – Кто из нас еще чудовище? Что, скажешь, я тебя сжечь пытался? Да, блядь, пытался. Только веревка твоя не слишком ли легко развязалась? Будто я нормальные узлы не умею вязать…

Вслед за словами вспышкой явилось видение. Мэл узнала себя – обмякшее на обшарпанном стуле тело в пока ещё целом, чистом от сажи комбинезоне. Знакомые руки в обмотках и повязках, верёвки, что должны стянуть запястья пленницы на подлокотниках. Узлы, плотный и аккуратный слева и будто чуть слабее из-за вложенного верёвочного конца – справа…

Топ смочили слюной, забрались пальцами под нижний край, приподняли кверху и сдавили грудь. Потом с остервенелым рычанием прикусили кожу над вырезом – Мэл только потянула в себя воздух, звёзды в черноте совсем размазались и поплыли, а в ушах зашумело море: остров тебя поглощает. Остров питается убитыми тобой, прорастает сквозь их гниющие тела молодой зеленью, распускается броскими цветами. Тянет в почву все соки тел, наполняет ими ручьи и реки, что стекают в море. Туда, где щерятся зубастыми пастями акулы, кружат у берегов, отрезая попавшим сюда однажды пути к бегству и спасению. Или ещё дальше и глубже – в Бездну – от кого-то Мэл слышала это слово совсем недавно. Видно, попасть туда можно, только раз за разом нажимая на спуск, костями выстраивая себе очередную ступеньку в никуда.

Недавний холод таял, вытекал от жарких касаний вместе с потом. Пот тут же растирался по коже, впитывался в песок и высыхал, – остров жадно вбирал в себя даже эти крохотные капельки, будто намереваясь иссушить тело совсем. Остров – древний вулкан; лёгкие тоже должны были раскрыться под рёбрами огненным цветком, а дым и пепел осесть на губах сладостью горелой травы.

Это сам остров урчал на ухо и всё царапал разгорячённую кожу спёкшимися на губах ранками, пока где-то очень далеко в дебрях перекликались рыком леопарды, тревожа уснувших обезьян и дневных птиц. Остров дышал учащённо и шумно – огромное морское чудище, что никогда никого не отпускало, а Мэл цеплялась за его воплощение, слушая, как колотятся два сердца. С дикой, бешеной силой, в которой не было места ничему человеческому. Человеческое – чуждое, постороннее. Как чьё-то настойчивое внимание.

Сердечный ритм кого-то третьего. Сначала похожий на раздвоенное эхо, потом вполне явственный. Частые сглатывания – ходит ходуном кадык. Дрожат напряжённые мышцы – кто-то истекает тёмной энергией, концентрирует её в паху. Потом картинка вспышкой, чужими глазами – два сцепленных на песке тела. Ещё один глоток, пот, – природная реакция, но в природе никто не наблюдает за подобным с такими чувствами.

Кто знает, сколько по счёту мгновений в объятьях самого пламени Мэл не нуждалась в зрении, но сейчас она разлепила веки. Звёзды тут же размазались на чёрном полотнище белёсыми запятыми, затем собрались в отчётливые крупные точки, снова расплылись. Мэл замерла, потом вздрогнула, когда горячая ладонь, не идола и не чудовища, а вполне человеческая, проехалась по животу к низу, проникла под пояс штанов, вцепилась в застёжку. Дрожь тут же попытались подавить, навалившись сверху, сжимая в объятьях-тисках, будто в намерении высушить последние силы. Слишком крепко и больно.

Перед глазами вспыхнуло, на этот раз белым днём, что пробивался лучами в обшарпанное помещение, перебирал чёрные волоски на знакомых руках в кожаных браслетах и грязных обмотках. День трогал световыми пятнами вещи на столе, в самом центре которого разложили тонкую бумагу с горкой измельчённой травы. Рядышком, на другом листке, по мановению грязных пальцев тут же появилось что-то вроде пилюли или таблетки. Пурпурной.