Побочное действие

Наваждение. Как чёртова воронка – морок чужой памяти. Эбби. Вкус её слез, судорожные вздохи, всхлипы. Пороховая кислятина в воздухе – стрельба только что смолкла, но в ушах ещё звенит. Пираты смеются, будто кто скребёт ножом по стеклу, трогают мертвецов у стены хижины перепачканными в земле и крови носками грубых сапог. Кто знает, сколько пуль вогнали они в щуплые тела почти в упор, дробя кости, превращая мышцы в изрытую кровавую кашу, смешивая плоть с обрывками жалкой одежды. Эбби помнит. Слишком чёткий кошмар, но ещё чётче видение: эта вот маленькая женщина с морщинистым смуглым личиком обрабатывает ей царапины и порезы, поит каким-то настоем, остро пахнущим травами. Женщину изрешетили из автомата и теперь вместе с трупом старика-мужа и хижиной поливают бензином. Как мусор, который нужно сжечь…

Хватит. В тандеме «пилот плюс стрелок» нет места для боли и паники. Один хладнокровно ведёт, другой хладнокровно стреляет. Иначе боль и паника явятся потом, как это однажды уже было. Мэл тоже помнила. Свою ярость на отца – он всегда экономил на охране своих космических транспортов. И надо же такому случиться, чтобы патруль с опальной дочерью в качестве артиллериста на борту наткнулся на пиратскую грызню за содержимое трюмов папочкиного «грузовика». Слишком густым покровом гнева тогда застелило разум и взгляд Мэл. Слишком спешила она в горячке боя, хоть ошиблась, как говорили потом, всего один раз. Всего одну ракету пропустила, одну-единственную.

Эбс рыжая, прямо как Рич, и тоже «за рулём». В мозг прорвался хриплый грубый голос, он вкрадчиво шептал о бесконечных повторениях, но Мэл выдавила его прочь диким усилием. «Нет, Ваас, этого пилота я тебе не отдам, не дождёшься. Ничего больше не дождёшься», – повторила несколько раз, как формулу самовнушения или заклинание. Стрелок должен быть уверен в каждом нажатии на спуск.

– Направо, – произнесла вслух, но Эбби и сама уже выворачивала баранку, стараясь войти в поворот без слишком опасного крена. Эта дорога в белёсом свете фар походила бы на лунный грунт, если бы не резкие подъёмы и ямы, в промежутках меж которыми замирало сердце. Если верить карте, как раз с этой точки путь превратится в хорошенько запутанную, но не затянутую до конца нить. Ничего, главное теперь по возможности держаться прямо. По крайней мере, пока не покажется «металлическое сооружение в виде башни» – очевидно то, что здесь называют радиовышкой. Так сказал голос в голове, чёртов робот, спрятанный где-то в точке открытия портала. Кстати, пора бы уже голосу и проявиться, – под грудью так и скручивалось ожидание чего-то важного. Или это были тревога и страх – легко перепутать, ошибиться в темноте, бегая от света.

Спрятаться от света не получится, если он решил найти тебя сам. Пространство между развилками внутри сплетения дорог легко просматривалось в местах, где не вставали из земли раскиданные тут и там обломки скал, и не росли деревья. Иногда виднелись даже крыши и силуэты хибар – тёмные, без проблеска огня, брошенные жилища. Под сердцем при виде их скручивалась непонятная тоска, как вдруг и она рассыпалась вдребезги всплеском адреналина. Автоматную трескотню мало с чем спутаешь, она металась меж камней и древесных стволов, рассеивалась и возвращалась, норовя сбить с толку слух. И только восприятие уже вцепилось в направление: спереди, конечно спереди. Потом холмистая обочина провалилась в ложбину, открыв соседнюю ветку грунтовки.

Скрещенные лучи фар. Силуэты деревьев, резные листья молодых пальм, будто чёрные отпечатки на свету. Эхо, глухое от стрельбы и звон металла о металл, когда пули сталкивались с автомобильными дверьми и капотами. Выкрики и ругань, мятущаяся злость. И, как брошенный вслед камень – чужое внимание.

Кто-то по ту сторону зарослей тоже уловил движение и свет, рёв движка и шуршание резины по камням. Кто-то развернулся, повёл стволом оружия вслед удаляющейся цели.