Побочное действие

– Пока, мудилы! – почти весело прорычал дикарь в прикрытые непроницаемыми пластинами шлемов лица вооружённых до зубов спецназовцев. Оружие в его руке дёрнулось в сторону алых баллонов со сварочным газом и выплюнуло многовольтный разряд.

Глава 8

— Принцесса… — прошептала Мэл, обращаясь к плавающему перед глазами полупрозрачному образу собственного отца. Мейсон Харт улыбался криво и выстукивал холёными пальцами на невидимой поверхности какой-то ритм. Наверно, тот самый, которому подчинялось всё и вся в его владениях. И исполинский галактический змей – как кобра, танцующая под дудку факира, и то, что в чреве этого змея. – Грёбаная…

Последнее слово, грубое и какое-то рычащее, царапнуло пересохшее горло, как случайно проглоченная колючка. Попытка сглотнуть вынесла на поверхность целый комок таких колючек, сухих и жгучих, и только жалкую каплю слюны. Да ещё солоновато-металлический привкус — интересно, когда это губы-то успели потрескаться? И воздух – почему он похож на подогретую воду — тугой и омерзительно тёплый, забивающий носоглотку при попытке вдохнуть поглубже. Вот как сейчас.

Мэл и попыталась сделать глубокий вдох, о чём моментально пожалела. Мышцы шеи почему-то оказались не крепче тряпки, голова мотнулась в сторону бессильно и так резко, что затылок прошибло болью, а тяжеленные веки сами собой приоткрылись, чтобы тут же закрыться. Вдобавок под рёбра что-то впилось — полосами, с силой.

– Кх… – Мэл облизнула-таки спёкшиеся губы и шевельнулась уже осторожнее. Хотя нет. Ничего особо не получилось: мешали всё те же жёсткие полосы, которые к тому же ещё обнаружились вокруг запястий. Занемевшие руки от парочки попыток «поиграть мышцами» налились наэлектризованным жаром по меньшей мере сотни раскалённых игл. -- Какого…

Кажется, произнесённое слово продавило некий звуковой барьер – в ушах болезненно зазвенело. Лицо саднило всё целиком, но сильнее всего левая половина, в районе челюсти, где, кажется, наливался и расцветал целый пузырь гематомы. «Ах да, конечно». – Тяжеленные веки изнутри на миг осветились знакомым искусственным светом. Палец в потёртом пластыре на спуске, плавное нажатие, и вдруг… Движение опередило мысль. Ослепительная вспышка, затем темнота. Тоже понятно.

То, что по правой щеке, распалённой и вспотевшей, ползёт жгучий, как инженерный лазер на минимальной мощности, солнечный луч, было ещё терпимо. Сильнее донимали мелкие зудящие касания, плюс гудение и писк, от которых вибрировал воздух. Тело понемногу возвращалось из пустоты и нечувствительности, в которых парило до этого, через боль и жар обретало объём, очертания и полноту ощущений. Ничего хорошего, между прочим. Пары достаточно осторожных движений хватило для того, чтобы снова задохнуться от расколовшей позвоночник боли, под «седалищем» обнаружилось что-то очень жёсткое, вдобавок лодыжки тоже оказались связанными. Так плотно, что и колени не разомкнёшь. Ясно. Оставалось открыть глаза и рассмотреть подтверждения своих догадок, но Мэл почему-то казалось: стоит попытаться и череп лопнет.

«Выхода нет, Мэл», – в голове снова эхом отозвался отцовский голос. Вдобавок к горлу подкатил горький сгусток желчи. Дышать стало совсем трудно, голова закружилась и Мэллори непроизвольно подалась вперёд, снова потеряв найденную было опору в пространстве. Опять слишком резко – путы впились под рёбра. Зато удалось почувствовать пол под ногами и услыхать точно под собой скрип – похоже, деревянный.

«Интересно…» – произносить что-либо вслух, даже шёпотом, Мэл не решилась. Боролась с тошнотой, в то время как перед глазами под закрытыми веками прыгали световые пятна. Иногда пятна сменялись фрагментами белых коридоров, лицом отца, к которому прилипла притворно ласковая улыбка. Потом отец исчез, уступив место смуглой физиономии с жутким шрамом, что начинался, рассекая левую бровь, перечёркивал часть сморщенного в гримасе злости лба и тянулся вдоль выбритого черепа. Вот это уже и правда интересно. Мэл сейчас его не чувствовала – того, кого на своей станции прозвала «чужаком». То ли его и вправду не было поблизости, то ли ей самой фигово настолько, что подводит восприятие. Только взгляд, который не спутаешь с чьим-то ещё, ползал по коже вместе с палящим лучом и приставучими насекомыми. Да по поверхности сознания, как кровавые пятна по воде, расплывалось одно слово – «Ваас». Это ведь имя, так? Имя «чужака» – пирата, бандита, головореза и отморозка, добытое из его памяти.

– Ваас… – Мэл зашевелила губами, будто обкатывая на языке звуки, пробуя на вкус их непривычное сочетание. Для этого потребовалось втянуть в себя воздух, вместе с ним волной вернулось обоняние, до этого момента почему-то недоступное. В перенасыщенном влагой воздухе смешивались запахи гнили, собственного пота Мэл, и ещё чего-то смутно знакомого. Едкого, резкого, удушливого, с оседающим во рту тошным привкусом то ли хренового спирта, то ли…