Побочное действие

-- Эб-би… – пухлые губы шевельнулись. На этот раз слово прозвучало чётче – действительно, имя. Так её звали – ту, что свалилась в чернильное море и исчезла на глазах у родной сестры, сидящей сейчас в бамбуковой клетке, как пойманное животное.

– С ней была сестра, – пробормотала Мэл, заворожённо глядя, как мечется по волнам белый луч. На смену ему, будто кто-то переключил канал, вдруг явились другие лучи, разноцветные, секущие полумрак в такт музыке, оглушительной и непонятной. Потом перед глазами возник огромный бокал, в нём плескалась огненная жидкость, а чья-то ладонь совала под нос горсть капсул, таких же цветных, как лучи. Новая картинка: режущий слух хохот, качка, мельком – белоснежная надстройка, явно на палубе морского судна.

– Спускай эту сраную шлю-шлю-пку, я х-хочу видеть звёзды… – сказали пьяно, заплетающимся языком, где-то под ухом.

– Они сели в шлюпку вдвоём…

– Серьёзно? Блядь! Хе-хе, какие занятые истории подкидывают твои ёбаные способности, сестрица! Ебать! – За спиной отрывисто расхохотались, заставив Мэл дёрнуть плечом. – Сраные цивиллы. Думают, под них ляжет весь мир. И воды морские расступятся!

Надо же, он даже молчания всё это время не нарушал, хоть всегда норовил требовать ответа тут же, по первой своей прихоти. Позволял впитывать и чувствовать… сволочь. Мэл захотелось позвать пленницу – «Эмили» – родители явно добивались созвучия в именах сестёр. Но здесь созвучия не помещались. Одни диссонансы вылезали на каждом шагу: рычали, переругиваясь, собаки, явно что-то не поделив, да всхлипывала девчонка, застряв в моменте гибели своей «Эбби». Прокручивала его раз за разом в надежде – вдруг кто-то добрый щёлкнет переключателем, убрав из сознания страшную картинку.

Только и через пять сотен лет «добрые» находились редко. Если всё-таки отыскивались, просто не всегда успевали. Прибывали к оплавленной развалине с тем, что осталось от пассажиров и экипажа. Бесстрастно поднимали документацию, фиксировали имена пропавших без вести, даже не сомневаясь: где-то они все есть, в подвалах и трюмах. В клетках, правда, не бамбуковых.

Этим людям везло, если к их спасению подключались силы военно-космического флота. Где-то там, откуда у Мэл остались только упорно молчащий наушник, комбез в саже… впрочем, и его уже куда-то дели. Да, и ещё она сама, в застывших колом нелепых штанах и майке, вместе со своей «силой» и какой-никакой выучкой. И ненавистью, кстати, тоже.

Ненависть серой занавесью перекрыла солнечный свет, застила кольцо горных зубцов, дым от костра, чёрным столбом подпирающий пронзительно-голубое небо. Чувство с неясной целью и адресатами – хотя вот же он, главарь, стоит за спиной, ухмыляется, будто пожирая эмоции жертв. Как он там говорил? Никогда ничего не меняется? Конечно, нет, особенно такие вот дикари, как он сам. Разница только в транспорте, оружии, а деньги за пленников бандиты любили во все времена. За людей, как за скот, – и Эмили уже почти продали. Ничего не поделаешь, как не сломаешь пальцами гладкий бамбуковый ствол.

Солнце, кажется, всё-таки проплавило череп насквозь, запустив в мозг бредовую идею-видение: оттолкнуть главаря, выдернуть колышек, запирающий клетку… Интересно, через сколько секунд двое соглядатаев мистера Хойта, приставленные к потенциально ценному «экземпляру», откроют огонь? И почему тело совсем отказывается повиноваться, как будто его придавило многократной перегрузкой при ускорении?

Пальцы совсем побелели, когда Мэл до боли сдавила поперечный прут клетки. Наверно, в некоторых случаях тело просто настолько умнее мозга, что вынудить его совершить самоубийство невозможно. Пленница всё так же бормотала и слабо озиралась, как мелкий зверёк из норы, – глупая девчонка, которая вляпалась по самое «не могу». В это дерьмо, которым заправляет Ваас Монтенегро.

– Ты сейчас удивить меня пытаешься? Даже не надейся, не выйдет, – глядя прямо перед собой, зло отчеканила Мэл.

– Что стало со второй шлюхой? – Казалось, он её не слышал, но только казалось. И Мэл не бралась определить, что именно улавливает под аккомпанемент его лающего смеха. Чужие эмоции смешивались в один жгучий клубок, разобраться в котором было невозможно.