Почему я не христианин (сборник)

РАССЕЛ. Совершенно правильно будет сказать, что это взывало к его эмоциям, но можно сказать и многое другое, в том числе то, что если подобное вызывало у Гитлера такие эмоции, то сам Гитлер вызывает у меня эмоции совсем другого рода.

КОПЛСТОН. Понятно. Но тогда, с вашей точки зрения, не существует какого-то объективного критерия, кроме чувств, для осуждения действий коменданта Бельзена?

РАССЕЛ. Не более, чем для осуждения человека, страдающего дальтонизмом, который находится точно в таком же положении. Почему мы осуждаем в интеллектуальном отношении человека, страдающего дальтонизмом? Не потому ли, что он пребывает в меньшинстве?

КОПЛСТОН. Я бы сказал, потому, что у него нет того, что обычно свойственно человеческой природе.

РАССЕЛ. Да, но будь дальтоников большинство, мы бы так не говорили.

КОПЛСТОН. В таком случае вы утверждаете, что нет внечувственного критерия, который позволил бы проводить различие между поведением коменданта Бельзена и поведением, скажем, сэра Стаффорда Криппса[145] или епископа Кентерберийского.

РАССЕЛ. Чувство – это немного упрощенная трактовка. Вы должны учесть последствия действий и ваши чувства по отношению к этим последствиям. Видите ли, если вы говорите, что какие-то события вам нравятся, а некоторые другие не нравятся, то должны опираться на какие-то доводы. Поэтому вы должны принимать во внимание последствия действий. Вы можете сказать, что последствия действий коменданта Бельзена причиняли страдание и были неприятными.

КОПЛСТОН. Они, разумеется, были крайне мучительными и неприятными для всех людей в лагере, я согласен.

РАССЕЛ. Да, но не только для людей в лагере, но и тех, кто о них думал.

КОПЛСТОН. Да, если речь идет о воображении, все верно. Но в том-то и вопрос. Я не одобряю этих действий и знаю, что вы тоже их не одобряете; но я не могу понять ваших оснований неодобрения, ведь, в конце концов, для самого коменданта Бельзена эти действия были приятными.

РАССЕЛ. Видите ли, мне не нужны какие-либо основания в этом случае, как и в случае с восприятием цвета. Некоторые люди думают, что все на свете желтое; есть люди, страдающие желтухой, и я не согласен ни с теми, ни с другими. Я не могу доказать, что все на свете не является желтым, тут нет никаких доказательств, но большинство людей согласны со мной, и большинство людей согласится, что комендант Бельзена совершал ошибки.

КОПЛСТОН. А вы допускаете существование каких-либо нравственных обязательств?

РАССЕЛ. Думаю, вы ждете от меня весьма подробного ответа. С практической точки зрения – да. С точки зрения теории я должен очень тщательно определить, что такое нравственное обязательство.

КОПЛСТОН. Хорошо, считаете ли вы, что слово «должен» имеет чисто эмоциональное значение?

РАССЕЛ. Нет, я так не думаю, потому что, видите ли, как я только что говорил, следует учитывать последствия действий; я считаю поведение правильным, если оно может создать наилучший возможный баланс внутренней ценности всех действий, возможных в данных обстоятельствах. Нужно учитывать вероятные последствия своих действий, решая, что будет правильным.

КОПЛСТОН. Я упомянул о нравственном обязательстве, потому что считаю, что таким путем можно подойти к вопросу о существовании Бога. Огромное большинство людей склонно усматривать – и всегда усматривало – некоторое различие между правильным и неправильным. Подавляющее большинство, думаю, обладает неким представлением об обязательствах в сфере морали. По моему мнению, восприятие ценностей и понимание нравственного закона и обязательств лучше всего объяснить гипотезой о трансцендентном основании ценности и авторе нравственного закона. Я имею в виду под «автором нравственного закона» некого субъективного творца нравственного закона. Думаю, что современные атеисты, которые рассуждают от обратного: «Бога нет, следовательно, нет абсолютных ценностей и абсолютного закона», в сущности, мыслят вполне логично.

РАССЕЛ. Мне не нравится слово «абсолютный». Не думаю, что вообще есть что-то абсолютное. Нравственный закон, например, постоянно меняется. В какой-то период развития человечества почти все считали каннибализм вполне насущным занятием.

КОПЛСТОН. Не вижу, почему различия в отдельных нравственных суждениях должны служить сколько-нибудь решающим аргументом против универсальности нравственного закона. Допустим на минуту существование абсолютных нравственных ценностей. Даже при этой гипотезе следует ожидать, что различные индивиды и группы будут в разной степени постигать эти ценности.

РАССЕЛ. Я склонен думать, что «надлежащее», чувство «должного» есть лишь отзвук того, что человеку когда-то говорили его родители или няньки.

КОПЛСТОН. Вряд ли вы сможете обойтись в объяснении идеи «должного» просто няньками и родителями. Я плохо понимаю, как ее можно объяснить в каких-то других терминах, нежели она сама. Мне представляется, что если имеется моральный порядок, связанный с человеческим сознанием, то этот моральный порядок непостижим, если исключить существование Бога.