Почему я не христианин (сборник)

РАССЕЛ. Я хотел бы со своей стороны сказать всего несколько слов в качестве выводов. Первое, что касается метафизического доказательства: я не признаю коннотаций таких терминов, как «зависимый», и возможности «объяснения» в том смысле, какой вкладывает в это слово отец Коплстон. Думаю, что слово «зависимый» неизбежно предполагает возможность чего-то такого, что не имеет, так сказать, случайного характера простого присутствия в данном месте, и не думаю, что это верно, кроме как в чисто каузальном смысле. Вы можете иногда выдвинуть каузальное объяснение одного как следствия чего-то другого, но это просто соотнесение одного и другого, здесь нет – на мой взгляд – никакого объяснения чего бы то ни было в том смысле, как это понимает отец Коплстон; нет смысла называть объекты «зависимыми», ведь они не могли быть чем-то иным. Вот что я должен сказать; также я обязан сказать несколько слов по поводу обвинений отца Коплстона, что, мол, я свожу всю философию к логике. Это вовсе не так. Я ни в коем случае не считаю логику философией в целом, это не более чем существенная часть философии. Логику следует использовать в философии, и в этом, я думаю, мы согласны. Когда логика, которой пользуется отец Коплстон, была внове – а именно, во времена Аристотеля – вокруг нее, должно быть, было много шума; Аристотель и вправду привлек всеобщее внимание к этой логике. В наши дни она обрела респектабельность и устарела, ее значения не следует преувеличивать. Логика, в которую верю я, сравнительно нова, и потому я должен подражать Аристотелю и привлекать внимание к этой логике; но это ни в коей мере не значит, будто я думаю, что логика подменяет собой философию. Я так не считаю. Думаю, она является важной частью философии; когда я говорю так, то не ищу значения того или иного слова; это – детально разработанная позиция, основанная на том, что мне удалось обнаружить в логике, в моих размышлениях о ней. Моя позиция состоит не в том, что все слова, используемые в метафизике, бессмысленны и не подлежат анализу. На самом деле я так не считаю.

Что касается морального доказательства, то, изучая антропологию или историю, мы обнаруживаем, что всегда существовали люди, считавшие своим долгом совершать действия, которые кажутся мне отвратительными, и я, конечно, не могу по этой причине приписать нравственным обязательствам божественное происхождение. Впрочем, отец Коплстон и не настаивает на этом. Думаю, даже форма нравственного обязательства, если она принимает форму приказа съесть своего отца или кого-то еще, не выглядит столь уж прекрасной и благородной. Так что я не могу приписать такого рода нравственному обязательству божественное происхождение. Полагаю, нравственное обязательство можно достаточно просто объяснить совсем другими способами.

13. Может ли религия разрешить наши проблемы? [147]

I

Человечество находится в смертельной опасности, и сейчас, как и в прошлом, страх побуждает людей искать спасение у Бога. На Западе происходит всеобщее религиозное возрождение. Нацисты и коммунисты отвергли христианство и сделали то, о чем мы сожалеем. Легко заключить, что отказ от христианства со стороны Гитлера и советского правительства, по крайней мере, частично является причиной наших проблем, и если мир вернется к христианству, международные проблемы окажутся разрешены. Тем не менее, я убежден, что это полнейшее заблуждение, вызванное страхом. Я думаю, что это опасное заблуждение, поскольку оно сбивает с толку людей, чье мышление может быть плодотворным, и тем самым препятствует поискам верного решения.

Данный вопрос связан не только с нынешним состоянием мира. Это гораздо более общий вопрос, который обсуждается много веков. Это вопрос о том, может ли в обществе существовать хоть толика нравственности, если ему не помогает догматическая религия. Сам я не думаю, что зависимость нравственности от религии хоть сколько-нибудь близка к убеждениям религиозных людей. Думаю даже, что некоторые очень важные добродетели легче найти среди тех, кто отвергает религиозные догмы, чем среди тех, кто их принимает. На мой взгляд, это в особенности относится к такой добродетели, как правдивость, или интеллектуальная честность. Под интеллектуальной честностью я понимаю привычку решать спорные вопросы в соответствии с доказательствами или оставлять их нерешенными, если доказательства неубедительны. Эта добродетель, пускай она недооценивается почти всеми приверженцами любой догматической системы, с моей точки зрения, имеет величайшее общественное значение и приносит миру гораздо больше пользы, чем христианство или любая другая система организованного вероучения.