Почему я не христианин (сборник)

В своей первой статье я писал о том, что обеспокоен пороками, связанными с любыми догматическими системами, которые требуется признавать не потому, что они верны, а исходя из их общественной полезности. То, что мне пришлось сказать, в равной мере относится к христианству, коммунизму, исламу, буддизму, индуизму и всем теологическим системам, если только они не опираются на универсальный призыв того типа, который делают люди науки. Существуют, однако, особые аргументы в пользу христианства вследствие его предполагаемых особых заслуг. Их вполне красноречиво и с видом эрудита изложил Герберт Баттерфилд, профессор современной истории Кембриджского университета[150], и я выберу его как одного из многочисленных представителей того мнения, которого он придерживается.

Профессор Баттерфилд пытается заручиться некоторыми спорными преимуществами за счет уступок, благодаря которым он выглядит более непредубежденным, чем есть на самом деле. Он признает, что христианская церковь полагалась на преследования инакомыслящих и что именно внешнее давление заставило ее отойти от этой практики в той мере, в какой она от нее отошла. Он признает, что нынешняя напряженность в отношениях между Россией и Западом является результатом политики с позиции силы, наподобие той, которая ожидалась бы даже в том случае, если бы правительство России продолжало поддерживать православную церковь. Он признает, что некоторые добродетели, которые он считает определенно христианскими, отличали ряд свободомыслящих людей и отсутствовали в поведении многих христиан. Несмотря на эти уступки, он все равно утверждает, что пороки, от которых страдает мир, могут быть преодолены приверженностью христианским догмам, причем не только необходимому минимуму христианских догм, не только вере в Бога и бессмертие души, но и вере в воплощение божества в Христе. Он подчеркивает связь христианства с определенными историческими событиями и считает эти события историческими на основании свидетельств, которые явно не убедили бы его самого, не будь они связаны с этой религией. Не думаю, что свидетельство о непорочном зачатии способно убедить любого беспристрастного исследователя, если представить это свидетельство вне того круга теологических догм, к которым привычен Баттерфилд. В языческой мифологии имеется бесчисленное множество подобных историй, но их никто не принимает всерьез. Тем не менее, профессор Баттерфилд, вроде бы маститый историк, как будто нисколько не озабочен вопросами историчности, когда речь заходит об истоках христианства. Его доводы, лишенные утонченности и обманчивой непредубежденности, можно грубо, но точно сформулировать следующим образом: «Нет смысла допытываться, действительно ли Христос был рожден Девой Марией и зачат от Святого Духа, поскольку вера в это зачатие дает наилучшую возможность убежать от сегодняшних мирских проблем». Нигде в работе профессора Баттерфилда не предпринимается ни малейшей попытки подтвердить истинность какой-либо христианской догмы. Присутствует лишь прагматический аргумент, заключающийся в том, что христианские догмы полезны. В высказываниях профессора Баттерфилда многие положения излагаются далеко не столь ясно и точно, как хотелось бы; боюсь, причина заключается в том, что упомянутые ясность и точность наглядно продемонстрируют всю их неправдоподобность. По моему мнению, суть этих высказываний, если отбросить несущественное, сводится к следующему: было бы полезно возлюбить своих ближних, но люди почему-то не склонны так поступать; Христос говорил, что это необходимо, и если поверить всей душой, что Христос есть Бог, то мы начнем прислушиваться к Его словам; поэтому те, кто хочет, чтобы люди возлюбили ближних, должны попытаться убедить их, что Христос есть Бог.