Сегодня я нахожу у многих безразличие к правде, которое не могу не признать чрезвычайно опасным. Когда люди выступают, например, в защиту христианства, они, в отличие от Фомы Аквинского, не приводят обоснований в пользу того, что существует Бог, который выразил Свою волю в Священном Писании. Вместо этого они говорят, что если люди так думают, они будут вести себя лучше, чем если бы они так не думали. Соответственно, мы не должны – так утверждают эти личности – размышлять о том, существует ли Бог. Если же в минуту слабости в голову станет закрадываться сомнение, его нужно активно подавлять. Если причиной сомнений станет непредвзятая мысль, нужно ее сторониться. Если официальные представители ортодоксии говорят, что жениться на сестре покойной жены – грех, вы должны им верить, иначе пострадает нравственность. Если они говорят, что контроль над рождаемостью – грех, вы должны принимать их суждение, сколь бы очевидно для вас ни было, что без такого контроля катастрофа неизбежна. Как только признается, что любое утверждение – не важно, какое именно, – значимо не потому, что оно верно, а по любой другой причине, сразу готов проявиться целый сонм пороков. Препятствия поиску истины, о которых я уже говорил, есть первый факт такого рода, а за ним обязательно последуют и другие. Власти будут способствовать ортодоксии. Архивные записи придется фальсифицировать, если они вызывают сомнения в общепринятых мнениях. Рано или поздно неортодоксальность будет признана преступлением, за которое полагается костер, изгнание или концлагерь. Я готов уважать тех людей, которые утверждают, что религия является истинной и потому ей нужно верить, но могу испытывать лишь глубокое нравственное неприятие в отношении тех, кто говорит, что религии нужно верить потому, что она полезна, а спрашивать, является ли она истинной, значит попусту терять время.
Христианские апологеты обычно рассматривают коммунизм как нечто весьма отличное от христианства и противопоставляют его пороки предполагаемой благодати, которой наслаждаются христианские страны. Мне это кажется серьезной ошибкой. Пороки коммунизма – те самые, аналоги которых действовали в христианстве в Средние века. ОГПУ[149]
отличается от инквизиции лишь в количественном отношении. Творимые им жестокости – ровно того же рода, а причиняемый ущерб интеллектуальной и нравственной жизни русских – того же свойства, что ущерб от деятельности инквизиторов. Коммунисты фальсифицируют историю, но и церковь делала то же самое вплоть до эпохи Возрождения. Если сейчас церковь уступает в мерзости советскому правительству, это связано с влиянием тех, кто ее атаковал – со времен Тридентского собора и до сегодняшнего дня всем изменениям к лучшему церковь обязана своим врагам. Многим советское правительство не нравится потому, что они не одобряют экономическую доктрину коммунистов, но Кремль разделяет ее с ранними христианами, францисканцами и большинством средневековых христиан-еретиков. Однако коммунистическая доктрина не ограничивается только еретиками: ортодоксальный мученик сэр Томас Мор видел в христианстве коммунистическое учение, ведь это единственное в религии, что рекомендовалось жителям Утопии. Саму советскую доктрину нельзя рассматривать в качестве угрозы. Угрозой является способ ее распространения. Она подается как священная и незыблемая истина, сомнение в которой является грехом и заслуживает тяжелейшего наказания. Коммунист, подобно христианину, верит, что его доктрина необходима для спасения и что именно эта вера дает возможность спасения. Именно сходство между христианством и коммунизмом делает их несовместимыми друг с другом. Когда не соглашаются между собой люди науки, они не апеллируют к светской власти, а ждут появления новых фактов, помогающих решить проблему, поскольку, будучи людьми науки, они знают, что незыблемых истин не бывает. Но когда расходятся во мнениях два теолога, то, поскольку отсутствуют критерии, к которым оба могут обратиться, возникает взаимная ненависть и звучит открытый или замаскированный призыв к насилию. Должен признать, что христианство сейчас причиняет меньше вреда по сравнению с прежними временами, но лишь потому, что в него верят уже не столь истово. Возможно, те же самые изменения произойдут с коммунизмом; если это случится, вероучение утратит многое из того, что сейчас делает его таким отвратительным. Но если на Западе восторжествует мнение, что христианство необходимо для торжества добродетели и общественной стабильности, оно снова обретет те пороки, которыми характеризовалось в Средние века, и начнет все больше и больше походить на коммунизм, из-за чего окажется затруднительным с ним примиряться. Нет, не по этому пути мы придем к спасению мира от бедствий.II