Почему мы расстались

Мы направились к рядам блестящих катушек: цепи можно было покупать ярдами. Аннетт разглядывала их так, словно это были настоящие украшения, и прислонялась к каждой катушке голым плечом.

– Кем ты будешь? – спросила я.

– Мне нужно понять, как цепи ощущаются на коже, – ответила она. – Я хочу сделать что-то вроде средневекового костюма. Но он должен быть немного вызывающим, понимаешь?

«То есть пошлым», – подумала я. Все девушки, которые встречаются со спортсменами, выбирают пошлые костюмы: они изображают беспутных ведьм, бесстыжих кошек, развратных проституток.

– Как думаешь, я могу надеть цепи без лифчика?

– Ты серьезно? – я чуть не взвизгнула.

– Ну то есть обмотать их вокруг себя, как топ без лямок. У меня же не слишком большая грудь.

– Думаю, что к концу вечера ты вся будешь в синяках, – ответила я.

Аннетт пристально посмотрела на меня.

– Ты мне угрожаешь? – спросила она.

– Что? Нет!

– Я шучу, Мин. Шучу. Эд рассказывал, что не всегда понимает твои шутки. О господи – так бы он сказал.

– О господи, – с глупым видом повторила я.

– Зачем тебе эта штука?

– Еще не решила, – ответила я. – Думаю, ты знаешь, что Эд будет заключенным?

– Ага, каторжником в цепях.

– Так вот, и ты, наверное, видела, что в старых фильмах про тюрьму в пироге запекают напильник? Ну, чтобы подпилить решетку или еще что-нибудь. А у заднего входа беглеца ждет верная жена на машине.

Аннетт с сомнением посмотрела на напильник.

– То есть на Хеллоуин ты будешь женой Эда?

Аннетт улыбалась, но я почувствовала себя так, словно она назвала меня тупицей. Мне казалось, что в ее мерцающих глазах я, одетая в широкие штаны и кроссовки, выгляжу неряшливой дурой.

– Нет, – ответила я. – Я просто хочу испечь пирог, чтобы поднять Эду настроение.

– Насколько я помню, он всегда в хорошем настроении, – сказала Аннетт, ухмыльнувшись.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Да. Так кем ты все-таки будешь?

– Надзирателем, – ответила я.

– Кем?

– Тем, кто следит за порядком в тюрьме.

– Аа, понятно. Здорово.

– Я знаю, что это не очень круто, но у меня есть подходящая папина куртка.

– Здорово, – повторила Аннетт, разматывая катушку с выбранной цепью.

– Понимаешь, я не смогу… Я не из тех, кому стоит носить вызывающие костюмы.

Аннетт замерла и, кажется, впервые внимательно оглядела меня с головы до ног.

– Ты не права, Мин. Они бы тебе точно подошли. Просто… – она прикусила губу, как бы говоря мне: «Забудь».

– Что?

– Ну, ты… Я знаю, что тебе это не понравится.

– Что?

– Эм…

– Хочешь сказать, что я выпендрежница?

– Я хочу сказать то, что постоянно повторяет Эд. Ты особенная, тебе совсем ни к чему откровенные наряды. – Аннетт пренебрежительно посмотрела на цепь. – У тебя прекрасное тело, и сама ты красавица, да-да. Но ты прекрасна не только снаружи. Вот поэтому тебе все и завидуют, Мин.

– Никто мне не завидует.

– Нет, – Аннетт бросила на цепь почти что гневный взгляд, – завидуют.

– Даже если и завидуют, то потому, что я встречаюсь с Эдом Слатертоном, а не потому, что я какая-то особенная.

– Именно поэтому, – сказала Аннетт, тряхнув волосами. – Ведь ты же чем-то привлекла Эда.

Затем она перевела взгляд на напильник.

– Тебе неплохо бы принести его с собой в субботу. Все девушки наденут костюмы роковых Клеопатр и станут пытаться выцарапать у тебя Эда.

Аннетт засмеялась, и я решила последовать ее примеру. «Она шутит», – подумала я и сказала:

– Парням понравится женская драка.

– Мы можем брать с них плату, если они захотят увидеть это зрелище, – сказала Аннетт, притворившись, что впивается в меня ногтями. – Пойдем?

Хоть я и решила, что ни в коем случае не буду покупать напильник, я принесла его на кассу. Аннетт весело щебетала с кассиром, который отрезал ей кусок цепи и сделал скидку. Кассир, который обслуживал меня, молча протянул мне сдачу и чек.

– Хочешь, зайдем выпить сока или еще чего-нибудь?

– Нет, – сказала я, направляясь к выходу. – Мне нужно домой, чтобы доделать костюм.

– Тебя же не испугали мои слова про субботу, правда? Я пошутила.

– Нет, – ответила я.

– Ну, то есть не совсем, – сказала Аннетт с улыбкой, переложив пакет с цепью в другую руку. – Я к тому, что все знают: Эд твой.

– Все, кроме Джиллиан.

– Джиллиан та еще сучка, – слишком суровым тоном произнесла Аннетт.

– Ну ничего себе.

– Это долгая история, Мин. Но о Джиллиан можешь не волноваться.

Я печально посмотрела на мокрые улицы. От сырости мои еврейские волосы распушились, напоминая отвратительное облако выхлопных газов, а погода совсем не собиралась меняться. Стоя у дверей «Зеленой горы», я чувствовала себя очень уязвимой – как пламя спички, как щенок или котенок, оставшийся на улице без матери, без ошейника с номером хозяев и без коробки, в которой можно было бы спрятаться.

– Я волнуюсь обо всех, – я решила сказать всю правду. – Все меня называют особенной. Ты права, сейчас Эд мой, но кто-то ведь может его увести. Я и рядом не стою с его знакомыми девушками.

Аннетт даже не попыталась меня переубедить.

– Нет, – сказала она. – Эд тебя любит.