Почему мы расстались

– Ключи, – ответила я. – У всех надзирателей есть ключи, – я, идиотка, зачем-то решила раскрыть маме все карты. – Я буду носить их на поясе, понимаешь? А в конце вечера отдам Эду.

У мамы округлились глаза.

– Что?

– Ты отдашь эти ключи Эду?

– Ну а что? Я купила их на свои деньги.

– Но, Мин, дорогая, – сказала мама, положив руку мне на плечо. Я еле сдержалась, чтобы не брызнуть ей краской в лицо и не раскрасить ее в серый цвет, но тут, совершенно этому не удивившись, заметила, что мама и так мрачнее некуда. – Разве в этом нет чего-то такого…

– Какого?

– Символического.

– В смысле?

– Ну, понимаешь…

– Фу. Ты углядела здесь пошлятину? Ключик в замочной скважине?

– Ну, кто-то может подумать…

– Никто ничего такого не подумает. Мам, это отвратительно. Я не шучу.

– Мин, – тихо сказала мама, пристально вглядываясь в меня. – Ты спишь с этим мальчиком?

С этим мальчиком. Козочка. Ты моя дочь. Меня словно насильно накормили дрянной едой, и я не могла сдержать рвоту. Мамины пальцы все еще подрагивали у меня на плече, напоминая пару тупых, безвредных и бесполезных школьных ножниц.

– Это тебя совсем, – сказала я, – совсем, совсем не касается!

– Ты моя дочь, – произнесла мама. – И я люблю тебя.

Я сделала три шага назад и оглядела маму, уперев руки в боки. На траве, застеленной газетами, лежала кепка, которую я собиралась надеть. Знаешь, Эд, каким тяжелым ударом для меня стало то, что мама оказалась права? Кажется, я что-то крикнула ей, а она что-то рявкнула мне в ответ и тяжелой походкой вернулась в дом. Я только помню, как музыка стала звучать глуше, потому что мама в отместку уменьшила громкость. «Ну и черт с ней», – подумала я. Давай, Хоук, давай. Я все равно доделала то, что хотела.

Но ведь я так и не отдала тебе ключи. За окном становилось все прохладнее и темнее, а я немного поделала уроки, вздремнула, поняла, что скучаю по Элу, подумала, что могу ему позвонить, но не стала, оделась и вышла из дома, испепелив взглядом маму, которая насыпала сладости в миску – она будет есть их в ожидании детей-попрошаек. На углу я заметила мальчика, с которым когда-то нянчилась: в лучах закатного солнца он швырял яйца в чью-то машину. Он показал мне средний палец. Думаю, в мире все становится только хуже, как в том японском ремейке фильма «Рип ван Винкль», который назвали «Врата сна». Мы с Элом ушли, не дождавшись конца сеанса. Каждый раз, когда герой просыпался, его встречала неумолимо гнетущая реальность: жена умерла, сыновья пьянствуют, город все сильнее загрязняется, правители все охотнее берут взятки, войне не видно конца и каждый день проливается все больше и больше крови. Эл сказал, что этот ремейк должен называться «У вас хорошее настроение? Это поправимо: посмотрите наш фильм».

Я могла бы догадаться, хотя бы заподозрить, что мой костюм – это очередной провал, еще в автобусе, когда какой-то старик совершенно серьезным тоном поблагодарил меня за службу, но я осознала это только тогда, когда прошла под черно-оранжевой аркой из шариков и стала искать в толпе тебя. А помогла мне в этом – кто бы мог подумать – Джиллиан Бич.

– О боже, – сказала уже выпившая Джиллиан, одетая в красно-белые шорты и лифчик, сооруженный из двух синих бандан. От вечерней прохлады она вся покрылась мурашками. Аннетт была права: Джиллиан бояться не стоит.

– Что?

– Ты точно тронутая, Мин. Ты, еврейка, оделась в костюм Гитлера?

– Это не костюм Гитлера.

– Тебя исключат. Вот увидишь.

– Я надзиратель, Джиллиан. А ты кто?

– Барбара Росс.

– Кто?

– Та, что сшила первый американский флаг.

– Ее звали Бетси, Джиллиан. Потом поговорим, ладно?

– Эда здесь нет, – бросила Джиллиан мне вслед.

– Ну и ладно, – сказала я, даже не пытаясь сделать так, чтобы мой голос звучал уверенно, и осталась стоять в одиночестве, словно нацист, который слишком рано пришел на вечеринку. Мимо меня проходили группки болтающих девятиклассников с мышиными ушами на голове. В углу прихорашивалось несколько Дракул. Из колонок уже играла моя нелюбимая песня. Тренеры, потягивая кофе, потели в своих плащах. К моему большому удивлению, меня спас Тревор: он еле проковылял ко мне, потому что одна нога у него была в гипсе.

– Привет, Мин. Или тебя нужно называть капитан Грин?

Лучше уж я буду полицейским, чем Гитлером.

– Привет, Тревор. Ты кто?

– Я чувак, который буквально вчера сломал ногу и теперь не может изображать каторжника в цепях.

– Кажется, ты готов на все, лишь бы не танцевать у всех на глазах.

Тревор громко рассмеялся и выудил откуда-то бутылку пива.

– А ты и вправду смешная, – сказал он так, словно кто-то пытался убедить его в обратном, и, сделав большой глоток, протянул бутылку мне. Я уверена, что он проделывал это тысячу раз с другими девушками, но я стала первой, кто отдал ему бутылку, не притронувшись к ней.

– Спасибо, не хочу.

– А, точно, – сказал Тревор. – Ты же не любишь пиво.

– Эд тебе рассказал.

– Да, а что, это какой-то секрет?

– Нет, все в порядке, – ответила я, пытаясь отыскать тебя глазами.