Почему мы расстались

Я подпустила тебя поближе. Незнакомый парень из колледжа, осознав, что так и стоит на месте, захлопнул отвисшую челюсть и куда-то убежал. У меня дрожали руки и колени. Я покачала головой, мысленно зарывая злобу в неглубокую могилу, чтобы потом откопать ее, если того потребует сюжет. Я не могла оторвать глаз от твоей красоты и любовалась тем, как ты двигаешься и говоришь.

– Проси все что угодно, – эти слова подошли бы к любому моему ответу. – Все что угодно, Мин. Всё, чего тебе хочется. Если бы ближайший цветочный магазин был открыт, в нем не осталось бы ни одного цветка, я скупил бы все до единого листика.

– Я на тебя обиделась, – наконец произнесла я. Сколько на свете фильмов, в которых актеры извиняются на публику? Я такие фильмы смотреть не могу.

– Я знаю, – сказал ты.

– И я до сих пор обижаюсь.

Но ты все равно подошел ко мне вплотную и обхватил мою голову руками. Не знаю, что бы я с тобой сделала, если бы ты решил меня поцеловать, но ты, Эд, соображал, что к чему. Ты просто гладил мои соленые от слез щеки своими теплыми ладонями.

– Я знаю. Это заслуженно.

– Я очень злюсь. Ты очень плохо поступил.

– Хорошо.

Толпа пока не расходилась, но уже начала терять интерес.

– Нет, в этом нет ничего хорошего, – сказала я, не придумав ничего лучше. – Да. Ты очень плохо поступил.

– Да, я знаю. Прости.

– И не надо снова повторять «прости» двадцать шесть раз. Одного вполне достаточно.

– Точно?

– Не знаю.

– Проси все что угодно, Мин. Все что угодно, только скажи, чего ты хочешь.

– Я ничего не собираюсь тебе говорить.

– Ну брось, Мин, пожалуйста.

– Нет.

– Но тогда, что я… Как мы можем начать все заново?

– Я не уверена, что хочу этого.

Ты быстро-быстро-быстро заморгал. Твои руки, лежащие на моих щеках, задрожали, и я вдруг подумала, что у меня теперь грязное лицо. А еще я подумала, что мне плевать. Я не собиралась так просто сдаваться, Эд, но, может…

– Скажи, Мин. Все что угодно. Что я могу сделать, чтобы… чтобы ты захотела начать все заново?

Я не могла начать все заново. «Нет, – думала я, – только не плачь, когда будешь это говорить. Но нет, черт возьми, ты все равно расплакалась, и это он тебя довел. Мин, вот что такое любовь».

– Купи мне кофе, – сказала я сквозь слезы. – Со сливками и тремя ложками сахара.

И ты, обняв меня за плечи и ни с кем не попрощавшись, повел меня через футбольное поле. Мы прошлись по холодным сумеркам и, съежившись, сели в автобус, и тут ты снова обхватил мою голову руками и, заглушая своим мягким голосом шум мотора, стал говорить мне очень милые вещи, а потом ты довел меня до «Кофейной пары», широко распахнул передо мной обе створки двери и объявил во всеуслышание, что чтобы заслужить прощение твоей возлюбленной Мин Грин, ты хотел бы купить по большой чашке кофе со сливками и тремя ложками сахара каждому посетителю этого изысканного заведения. Вот только в кафе сидел один-единственный ошарашенный старичок с газетой, который уже выпил свою порцию кофе. Ты настоял на том, чтобы старичок засвидетельствовал твою торжественную клятву о том, что ни одна капля «Гадюки» больше не коснется твоих губ. А потом ты ушел в туалет, вернулся с этим ярлычком

и сказал, что нам нужно использовать его, чтобы попасть на завтрашний концерт, на который мы должны сходить, ведь Карл Хейг раньше играл на ударных с Хоуком Дэвисом, которого любим мы с Джоани. Этот судьбоносный ярлычок был прицеплен кнопкой к доске объявлений у туалета, где ты пригладил волосы, застегнул рубашку, чтобы выглядеть приличнее, и попытался протрезветь, и вот теперь ты упрашивал меня пойти с тобой на концерт, потому что ты меня любишь.

– Может быть.

– О, Мин, пожалуйста, не говори «может быть» таким тоном.

– Ладно, хорошо, – сказала я, чувствуя, как кофе течет по горлу. Когда мы садились на шестерку, мне было стыдно признать, что всего две автобусные поездки назад я сердилась на тебя. Напротив нас сидели дети, охотившиеся за сладостями, с отцом, который с бешеной скоростью что-то листал в телефоне. «Совсем чужие», – подумала я. Если бы я продолжала злиться, то осталась бы одна субботним вечером на Хеллоуин.

– Хорошо, пойдем. Но я до сих пор обижаюсь.

– Имеешь право, – сказал ты, и мне не хотелось, чтобы ты улыбался.

– До сих пор.

– Я понял, Мин. А я до сих пор готов снова и снова просить прощения. Вот и все.

– Знаю.

– Нет, я к тому, что это наша остановка. Пора выходить.

И мы оказались в уютной прохладной тишине темного кладбища, понимая, что этот дурацкий вечер не заканчивается и впереди нас ждет еще и дискотека. Мы ступали по темной траве, и у нас под ногами что-то хрустело.

– Ты точно хочешь туда?

– Да, – ответила я. – Меня ждут друзья… Да и я на твою вечеринку сходила.

– Хорошо.

– Так что тебе придется пострадать на моей дискотеке. Ты же сказал, что сделаешь все что угодно.

– Да, хорошо.

– И я не шучу, когда говорю пострадать. Потому что я все еще…

– Я знаю, Мин.