Почему мы расстались

– Может, потанцуем? – предложил Джо и встал, покачиваясь. Я понимала, что он очень пьян, но почему бы и нет? Может быть, именно в танце я смогу выплеснуть всю ярость? Почему бы и нет, черт возьми? Почему бы не восстать из могилы и немного не попугать окружающих? Это уж всяко лучше, чем лежать под землей на кладбище. Вокруг царило хеллоуинское веселье, и Джо, уже приплясывая, повел меня на танцпол. Стены Скандинавского центра тряслись от песни «Приручи стервятника». Джо просто обожает эту композицию, и я вспомнила, как мы с ним слушали ее полную версию, сидя на полу у него в комнате и взяв по одному наушнику, и как я гладила Джо по животу, запустив руку ему под футболку, и как совершенно сознательно сводила его этим с ума. Я, ничуть не таясь, начала свою месть: впервые за вечер расстегнула забытую отцом куртку так, чтобы все могли полюбоваться ее подкладкой и тем, что еще на мне было надето. Ведь ради тебя, Эд, я нацепила свой лучший лифчик. Раскрасневшись от выпивки, я дерзко кружилась на месте. Полы расстегнутой куртки разлетались в стороны. Я слышала шумное дыхание Джо, чувствовала, как по моей шее стекает пот, и наслаждалась ритмом второго куплета. А ты, конечно же, ждал, когда закончится песня, и стоял в сторонке с таким же неловким и растерянным видом, как и Эл, который поглядывал на меня и делал вид, что не смотрит, пока я, танцуя, притворялась, что ни о чем не догадываюсь. Джо так низко наклонил меня, что я испугалась, как бы мой лифчик не разошелся по швам. Я слышала, как громко бьется мое горячее храброе сердце, ощущала невероятную легкость в ногах, вскидывала руки вверх, прикрывала глаза, когда меня слепили лампы, выкрикивала слова песни и чувствовала, как под ревущую музыку у меня из головы вылетают все мысли. Надо забыть обо всем – вот что я чувствовала. Надо послать все к черту, надо надеть туфли на высоком каблуке и яростно задать всем жару, надо раскромсать прошлое в клочья, надо забыть и о вечеринке, и о дискотеке, забыть об этом свирепствующем хаосе. Надо жить по-особенному, раз уж меня такой называют. Когда я поняла, что разделалась с каждым кусочком своей злости, я замерла на месте и, не оглядываясь ни на Джо, который теперь танцевал один, ни на Эла, ни на Лорен, ни на Марию, ни на Джордана, ни на кого-то еще, пошла через весь танцпол. Я смотрела только на тебя, на единственного человека, которого стоило пощадить. Уже было поздно, песня закончилась, по залу разносилось эхо от последнего выкрика солиста – безумие-умие-умие-умие, – а я подошла к тебе, перехватив твой страстный удивленный взгляд. Я знала, кто ты такой, Эд Слатертон. Открыв рот, я впервые за весь вечер поцеловала тебя. Я напала на тебя и тут же полностью сдалась тебе в плен. Пойдем отсюда. Я готова, все в прошлом, только давай будем вместе, пожалуйста. Отведи меня домой, любимый.

На следующий день я, пытаясь быть такой же энергичной, как пузырьки в стакане с напитком, который нам принесли, встретилась с тобой у «Голубого носорога» под пекущим солнцем. Я немного опоздала, потому что найти это заведение оказалось нелегко: я повернула не в ту сторону и мне пришлось делать круг. Изнывая от жажды, я с трудом переставляла ноги, будто в мой внутренний механизм попал камешек, и чувствовала, как алкоголь медленно течет по моим жилам, словно застрявшая в голове ненавистная песня. Когда мы вошли внутрь, я не была уверена, что хочу там оставаться: потолки были настолько высокие, что эхо от каждого звука отзывалось в моей голове острой болью, а шум кофемашины напоминал мне бесконечный ор диких котов. Но у столиков стояли холодные металлические стулья с мягкими спинками, и я с удовольствием опустилась на один из них. Ты, бледный и измученный, что-то попросил у официантки, и она принесла нам этот божественный напиток. Откуда ты о нем узнал? Кто придумал этот благодатный нектар? Я никогда не задавала тебе эти вопросы и теперь уже никогда не получу на них ответы, да и сказать по правде, мне кажется, что если я как-нибудь снова доберусь до «Голубого носорога», этого кафе там не будет. Я увижу перед собой сожженную дверь или кирпичную стену, покрытую грязью и въевшейся сажей, и пойму, что эта стена была здесь всегда и что мне привиделось во сне или просто причудилось, как мы с тобой когда-то сидели в надежных стенах «Голубого носорога». Прямо как в той невероятно грустной сцене из «Моря душ», когда Айвэн Кристева приходит в заброшенные притоны – так было написано в субтитрах – и мы видим, что его призрачное счастье исчезло навсегда и что у него в рукаве остались лишь три карты – семерка, девятка и королева червей – единственное доказательство того, что он когда-то повстречал напуганную свергнутую принцессу, которая разъезжала на двуколке и от которой в памяти нашего героя теперь остался лишь искореженный, покрытый паутиной образ. Мы с тобой сидели в тайном месте, и никто не мог бы выследить нас в тот день.