– У меня такое чувство, что что-то делать будешь
–
– А скажи-ка: если меня поймают на лжи…
– Этого не случится, – быстро ответила я.
– И это говоришь
– Ты ведь сама убегала из дома без разрешения. Со
– А если позвонит твоя недоверчивая мама, чтобы проверить, насколько правдива твоя подозрительная история…
– Она не станет звонить.
– Где мне тебя искать, чтобы попросить тебя позвонить маме и спасти мою шкуру?
– Она позвонит мне на мобильный.
– А что, если она все-таки чуть умнее мартышки, Мин? Что тогда? Где ты будешь?
– Просто позвони мне.
– Мин, ты хочешь, чтобы мы были подругами, и я совершенно не против. Так скажи же своей подруге, что происходит.
– Эм…
–
– Звездочка, восклицательный знак, – вскрикнула я и обо всем рассказала Лорен.
– О, – дрожащим голосом протянула Лорен, словно ей было мучительно больно.
Кажется, у меня заканчивается ручка. Допишу письмо и оставлю ее в «Леопарди» – хотя нет, зачем оставлять им лишний мусор? Я брошу ручку в коробку, когда выскажу тебе всё. Так бандиты в фильмах отшвыривают пистолеты, когда у них заканчиваются патроны. Несколько последних страниц письма будут такими же бледными, как эта фотография – затерявшийся смазанный снимок, сделанный на старомодную камеру и хранящий память о загадочном, почти легендарном блюде. Думаю, никто никогда не готовил
Рано утром мы вышли из автобуса и купили яйца, дешевую икру, длинный огурец и большой крепкий лимон. Ты рассказал мне, как в прошлом году Джоан по ошибке купила кучу огурцов, чтобы приготовить хлеб из цукини, и я вспомнила, что мама просила пригласить тебя и
Ты сказал, что вы, может быть, придете.
Когда мы оказались у тебя дома, ты пошел в душ, а я вскипятила воду. Я опустила яйца в кастрюлю, как меня учила Джоан, когда мы с ней готовили суп по-бирмански, вот только Джоан не было рядом, чтобы оценить мои умения по достоинству. Я ждала, пока сварятся яйца, в полной тишине: вода наверху перестала шуметь, и музыку на кухне я решила не включать, потому что знала, что тебе не нравится Хоук Дэвис, а ведь ты и так составил мне компанию на концерте в «Голубом носороге». Ты спустился полностью одетый, начал нарезать огурец и поцеловал меня в макушку. Я стояла, чувствуя, как сильно люблю тебя, хотя от этой любви мне по неизвестной причине было не то чтобы грустно, но и не весело. Я хотела было прочитать рецепт, чтобы немного приободриться, но оказалось, что иглу готовить очень просто. Длинные объяснения были излишни. Мы с улыбками, но без смеха засунули яйца в кубаторы, отправили их в холодильник и стали ждать. Мы лежали на диване, перещелкивая телеканалы. Потом мы встали, отправили в холодильник вторую партию яиц и вернулись на диван. День тянулся очень медленно. Мне казалось, что у меня в животе происходит кулачный бой, хотя ты обнимал меня и целовал в ухо. Когда снова зазвенел таймер, мы принялись за работу, и я съела остатки яиц, но мой желудок не желал успокаиваться. Ты заранее подготовил эскиз иглу, тщательно прочертив каждую линию, и срезал изгибы постройки острым ножом. И вот мы любовались нашим творением, добавляя последние штрихи. Мы смотрели на иглу, как астронавты смотрят на планету, и боялись дотронуться до него. Все вышло волшебно, но мне казалось, что в этом больше странности, чем волшебства, потому что блюдо, которое я выбрала в книге рецептов, оказалось ровно таким, каким мы его и задумали, но гладкие белые стены идеального иглу все же выглядели слишком причудливо. Я невольно вспомнила слова Лорен. Понимаем ли мы, что творим?
Мы, как два Франкенштейна, молча любовались своим шедевром, когда на кухне, сжимая в руках учебники и артишоки, появилась Джоан.
– Привет, – сказала она. – Что творится на моей кухне?
– На