– В Кишиневе 700–800 тысяч – это фактически все население города.
– Тогда собрались со всей страны.
– Вы сказали про Интерфронт. Это были сторонники сохранения Союза?
– Абсолютно верно. Кстати, с ними тоже надо было работать. Когда обсуждали вопрос об официальном языке, я пригласил всех руководителей, ученых и представителей всех политических движений на заседание президиума Верховного совета. На мой взгляд, тогда состоялся очень заинтересованный разговор. Согласия по всем пунктам не было, но манифестации, которые проводились в Кишиневе, не приводили к нарушениям и беспорядкам. Хотя могло случиться всякое – напряжение было очень большое.
– Вы старались быть компромиссным лидером и учитывать интересы всех сил. Но чувствовали ли вы, что зреет попытка отделения Приднестровья? Интерфронт играл в этом процессе какую-то роль?
– Что-то неладное я почувствовал, когда случилась всеобщая забастовка в Тирасполе, сразу после принятия закона о языке в 1989 году. И я не знал, что с этим чувством делать. После той забастовки Приднестровье принимало активное участие в общественной жизни страны: граждане избрали депутатов, которые в 1990 году пришли в парламент. Но они все время были против: против молдавского триколора, против перехода на латиницу, против других проектов. На XIII сессии Верховного совета по поводу латиницы была целая баталия. Но в конце концов мы обычно находили компромиссы: депутаты выходили, потом возвращались…
На второй день после закрытия сессии я поехал в Тирасполь на большущий митинг. Конечно, я не смог их убедить поменять позицию, отказаться от конфронтации. Но я пытался как мог. Возвращаясь к вашему вопросу: Интерфронт однозначно поддерживал сепаратистское движение, они сами были против новых законов о языке, флаге и так далее. Но инициатива шла от наших депутатов, которые участвовали в группе «Союз» (группа народных депутатов СССР. –
– Вы так часто ездили в Москву?
– Да. Он нас собирал, чтобы обсуждать вопросы нового Союзного договора. А еще тогда начали обсуждать переход к рыночной экономике, потому что было видно, что плановая не то что дает сбои, а вообще не работает. Так вот, я тогда выступил и сказал, что Молдова не подпишет новый Союзный договор, потому что он практически повторяет договор 1922 года. Михаил Сергеевич сильно обиделся и сказал: «Ну, тогда ты будешь иметь еще две республики – Приднестровье и Гагаузию». Сказал открытым текстом! И повернулся к Анатолию Ивановичу: «Так, Анатолий Иванович?» Тот: «Да-да, они практически уже теряют контроль над этими территориями».
– Это было на общем заседании?
– Да, в присутствии всех руководителей. Михаил Сергеевич был в курсе дела. Вообще я не раз к нему по этому вопросу заходил. Однажды он созвал нас с лидерами Гагаузии и Приднестровья – [Степаном] Топалом и [Игорем] Смирновым. Приехали мы разными путями, а принимал нас Горбачев вместе со своим старшим советником Александром Николаевичем Яковлевым. Хорошо поговорили, но ничего не получилось. С гагаузами мы общий язык со временем нашли – сейчас они выступают за единую Молдову и пресекают все иные тенденции. А вот с Тирасполем, к сожалению, не получилось. Но работали мы долго и последовательно: и со Смирновым, и с [Григорием] Маракуцей, и с другими лидерами Приднестровья. Особенно после того, как в марте 1994 года мы со Смирновым подписали совместную декларацию (в документе говорилось о намерении сообща искать решения существующих проблем. –