– По-вашему, это связано с исчезновением продуктов?
– Является ли это простым совпадением – надо изучать, и до сих пор никто этого не делал. Впрочем, тут надо понимать, что все балтийские республики функционировали как перерабатывающие цеха продовольствия, которое уходило в основном в Москву и Ленинград. До начала 1970-х годов, видимо, здесь что-то оставалось, а потом, возможно, было принято какое-то решение, и мясные продукты в Латвии практически исчезли. А вот в Литве почему-то такого не случилось. Это всегда списывали на то, что в Литве первым секретарем был [Антанас] Снечкус и была другая Компартия, которая лучше могла постоять за местные интересы, чем наша. У них и дороги были лучше, и, по-видимому, отношение к ним со стороны центра было иным.
– Что значит «другая Компартия»?
– Литовские коммунисты, начиная от Снечкуса и заканчивая [Альгирдасом Миколасом] Бразаускасом, который был первым секретарем ЦК Компартии Литвы при Михаиле Горбачеве и потом стал президентом Литвы, в меньшей степени зависели от Москвы. Фундаменталисты в Компартии Литвы были менее влиятельны, чем в Латвии. Так сложилось исторически, и это сильно влияло на развитие республик.
В результате Второй мировой войны из нашей страны безвозвратно уехали около 358 тысяч людей, это было 18 % от общего населения Латвии. Взамен к нам приехали порядка 350 тысяч из России и других республик СССР. Плюс к тому именно в Латвии находился штаб Прибалтийского военного округа СССР, в котором находились порядка 170 тысяч военнослужащих Советской армии. В результате количество латышей снизилось с довоенных 75 % от общего населения Латвии до 52 % в 1990 году. В Риге латыши вообще стали меньшинством (снижение с 63 % перед войной до 36 % в 1990 году). Русскоязычных в Латвии вплоть до 1990 года становилось все больше, сказывалась политика русификации населения. В Риге русскоговорящих до сих пор больше, чем носителей латышского.
– То есть Рига – русский город?
– Ну нет, так нельзя говорить. Рига – столица Латвии.
– Но русскоязычный?
– В Риге сейчас примерно 44 % латышей и 56 % жителей других национальностей (37 % – русских). Если считать, что все эти 56 % считают себя русскоговорящими, тогда ваш вопрос закономерный. И это объективная причина, почему проблема латышского языка, поднятая еще в начале 1990-х, актуальна по сей день. С похожей проблемой у себя в странах пытаются справиться эстонцы и литовцы.
– Латвия и Балтия в целом были витриной советского режима.
– Латвия была намного больше инкорпорирована в хозяйство СССР, чем Эстония и Литва. Намного! Поэтому, когда мы ушли из Союза, мы потеряли 45 % валового продукта на человека. Эстонцы потеряли 25 % и восстановились уже в 1997 году, а мы – только в 2001-м. А в 1995 году у нас случился обширный банковский кризис, который дополнительно отодвинул наше развитие. Количество предприятий союзного подчинения в Латвии было несравнимо больше, чем у наших соседей. У нас работали флагманы экономики, начиная от завода микроавтобусов РАФ и заканчивая электроникой – это электротехнический завод ВЭФ, это «Радиотехника», это завод «Коммутатор» (который в основном работал на военную промышленность) и так далее. И надо понимать, что в Латвии все это оказалось не случайно: в 1912 году Рига была третьим городом царской России по количеству промышленных рабочих.
– То есть пролетарским центром?
– Да. Потому что крепостное право у нас формально отменили раньше, чем в России. В Курляндии – в 1817 году, в Лифляндской губернии – в 1819-м, а в остальной России – только в 1861-м. И социал-демократическая партия Латвии в начале была больше, чем российская. Оттуда вышли все латышские члены большевистского Политбюро, и в первых руководящих структурах советской власти было много латышей.
– И латышские стрелки, и ВЧК.