Столь же гармоничным, соразмерным должно быть для Альберти и общество. Но в реальной жизни он видел все углубляющуюся пропасть «между классическим совершенством и безудержным разгулом страстей. Исходная точка кризиса – человек»{1081}
. Принимая это во внимание, Альберти все время советует как архитекторам, так и владельцам домов «не высовываться», быть скромнее, не вызывать зависть окружающих размером построек и вычурными украшениями. Как не похоже это на привычную нам сладкую картинку возвышенного Ренессанса, в котором титаны Возрождения наперегонки воспевают человека и его безграничные возможности! Реальный человек вызывает у таких гуманистов, как Альберти, скорее отвращение и сожаление, чем восхищение и надежду.Знаменитая «Утопия» Томаса Мора четко рисует картину того, как гуманист начала XVI в. видел нормальную систему функционирования общества. Благодаря тому, что это произведение попало в число классических работ предшественников марксизма, у нас принято обращать внимание прежде всего на коммунистические черты жизни обитателей Утопии – отсутствие частной собственности, распределение продуктов в соответствии с потребностями, обязательность труда для всех членов общества{1082}
. Но если исходить из реальной картины существования ренессансного мира, то наиболее «утопичным» в фантазиях Мора должно быть признано другое: отсутствие конфликтов. Коммунистические формы организации хозяйства не являлись для XVI в. чем-то немыслимым. Монастырские уставы предполагали отсутствие собственности, равенство в потреблении, а порой даже обязанность трудиться (как у цистерцианцев). Но представить себе страну, город или даже монастырь без внутренних распрей было тогда невозможно. Именно в этой сфере Мор выступил новатором, допустив, что вызывающие конфликт страсти не являются внутренне присущими человеку и, следовательно, идеальное общество способно обойтись без них.Пятьсот лет спустя мы вполне можем представить себе хозяйственную систему без частной собственности, поскольку она (правда, очень плохо) несколько десятилетий существовала в СССР. Но мы и по сей день не можем представить себе абсолютно бесстрастное общество, изображенное Мором в «Утопии». Даже в Советском Союзе оно не прижилось, хотя поощрялось идеологически.
Жители Утопии равнодушны к социальным статусам. Они презирают драгоценности, считая их развлечением, пригодным лишь для несмышленых детишек. Более того, они даже не стремятся выделиться из общей массы оригинальной одеждой. На работе эти люди небрежно покрываются шкурами, которых хватает на семь лет. А выходя на улицу после работы, покрывают одежду плащом, цвет которого одинаков на всем острове. Покрой самой одежды для всех стандартен: различия делаются лишь в соответствии с полом и семейным статусом. Бесстрастие выражается в отсутствии азартных игр и охоты. Развлечения носят духовный характер – беседа, музыка, лекции, чтение, интеллектуальные игры. Для Мора немыслимо, чтобы его герои рисковали приобрести рану в борьбе за честь, статус, право командовать другими или, скажем, в стремлении «получить адреналин». В жизни обитателей Утопии все размеренно и рационально. Поступки, несовместимые с разумом, но порождаемые страстями, там полностью изживаются{1083}
.«Утопия» не была фантастикой в том понимании, которое мы сегодня вкладываем в это слово. Она была идеалом, к которому следовало стремиться, совершенствуя нравы. Сам Мор по характеру был довольно близок к бесстрастному идеалу{1084}
, но применительно к социальным процессам он утопичнее смотрел на вещи, чем даже церковь, признававшая существование грешников, которым придется отправиться в ад, несмотря на все усилия по спасению их душ.