Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

Наступление Ренессанса ознаменовалось ощущением того, что старый мир с такими благородными героями, как Табера (который, кстати, гибнет – единственный в «Звезде Севильи»), прекратил свое существование. Теперь нарушение феодальной этики стало уже не частным отступлением от правил, а своеобразным новым правилом, в соответствии с которым даже король Кастилии легко совершает неэтичный поступок[88]. Возникшие в ренессансную эпоху циничная борьба за власть и открытое покушение на права сюзерена воспринимались в качестве разрыва с традицией, влекущего за собой трагические последствия. Ощущение мира как трагедии должно было сформировать и театральную трагедию как таковую.

Логически именно на драматургии Шекспира и Лопе де Веги заканчивается Ренессанс. После отчаянно нелепой гибели Ромео и Джульетты, после страшной резни, случившейся в Эльсиноре, после тех дел, что натворил пышущий энергией мавр Отелло, после всей той горы трупов, которые «навалил» Шекспир на сцене лондонского театра, система неурегулированных ренессансных страстей уже не могла больше существовать. Она нуждалась в какой-то трансформации, во введении смягчающего, регулирующего и централизующего начала.

«Не ослепляйся увлеченьем ложным»

Ренессансные трагедии – это, по сути дела, энциклопедия ренессансных страстей, разрушающих стабильный мир традиции. На первый взгляд может показаться, что в театре Шекспира царит какой-то бессмысленный кровавый хаос, что слепой рок правит жестокими делами людей и что все их прекрасные чувства – любовь, верность, мужество – гибнут под ударами беспощадной судьбы.

С сегодняшних позиций возникает соблазн идеализировать часть героев – Ромео и Джульетту, Гамлета, Дездемону, Корделию. Возникает соблазн объявить их жертвами коварной судьбы, чьим орудием иногда становились мерзавцы вроде Клавдия или Яго. А порой ведь и откровенных негодяев-то перо Шекспира даже не выписывает. Кто погубил Ромео и Джульетту? Старинная и неизвестно откуда идущая вражда родов. Даже сам сеньор Капулетти в начале драмы явно демонстрирует миролюбие, сквозь пальцы глядя на проникновение юных Монтекки к нему на пир{1168}. И все же… гибель оказывается неизбежной.

Итак, рок? Отнюдь нет. Герои ренессансной эпохи отвечают за свои собственные поступки. В сжатой и лаконичной форме это выразил Де Флорес – злодей из «Оборотня» Томаса Мидлтона и Уильяма Роули. Он весьма доходчиво объясняет героине, попросившей его совершить убийство ненавистного ей жениха, что

Мы происходим от своих поступков.
И значит, преимущество свое
Вы потеряли вместе с чистотою…

{1169}

У Мидлтона и Роули интрига примитивна, а влияние злых страстей ярко выражено. Но и каждая шекспировская трагедия в конечном счете возводит проблему к этим самым неуемным человеческим страстям. Характеризуя одно из самых ранних произведений Шекспира, советский исследователь Александр Аникст отмечал: «Поэтическая повесть о том, как римлянка Лукреция покончила с собой, чтобы смыть бесчестье, нанесенное ей Тарквинием, утверждала, что честь выше жизни и что чувственная страсть губительна»{1170}.

Чуть раньше, перед «Лукрецией», Шекспир создал «Венеру и Адониса» – самое первое свое литературное творение. Там он еще, можно сказать, поэтизирует страсть, демонстрируя зависимость от более ранних, оптимистических ренессансных воззрений, выраженных, например, у Лудовико Ариосто. Шекспировская Венера, как и герои «Неистового Роланда», прекрасна в своих страстях:

Она в слепом неистовстве бушует,
Вдруг ощутив всю сладость грабежа, –
В ней страсть с безумством ярости ликует,
Лицо горит, вся кровь кипит… Дрожа,
Она в забвенье отшвырнула разум,
И стыд, и честь – все умолкает разом.

Но подобный взгляд – это взгляд еще не вполне сформировавшегося человека. Шекспир быстро развивается, и на свет выходят произведения уже с иной философской схемой в основе. Причем именно они находят отклик у зрелой части общества. Кембриджский ученый Габриэл Харви отмечал, что «молодые увлекаются "Венерой и Адонисом", тогда как более разумные предпочитают "Лукрецию" и "Гамлета, принца Датского"»{1171}.

Поскольку наши сведения о жизни Шекспира крайне ограниченны, вряд ли можно сказать, как конкретно совершался у поэта интеллектуальный перелом. Но на один любопытный факт стоит, пожалуй, обратить внимание.