Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

Неравный брак стал основой ревности. Отелло, скорее всего, не был бы столь подозрителен, если бы в глубине души не осознавал всю неестественность своей женитьбы. В плане личных качеств он – крупный военачальник – бесспорно достоин такой невесты, но с точки зрения социальной в искренность решения Дездемоны трудно поверить даже самому жениху. И вот кондотьер, каковым, насколько мы можем судить, является Отелло, принимает «оперативное боевое решение». Он – одиночка, он не соотносит свою ревность ни с традициями венецианского общества, ни с судьбой своего рода. Он действует так, как велит его буйная, ничем не контролируемая индивидуальность. И Дездемона обречена.

На этом фоне интрига Яго занимает по значению лишь третье место. Но и она весьма характерна. Этого молодого воина, сражавшегося на Родосе и Кипре, обошли в карьерном росте. Согласно традиции, именно он (по старшинству) должен был стать заместителем Отелло. Но начальник, сам не соответствующий никакой традиции, предпочел взять себе и нетрадиционного лейтенанта – Кассио, математика-грамотея из Флоренции, не имеющего никакого боевого опыта{1174}. С нашей точки зрения, это никак не повод для совершения злодейств (тем более что в то время выдвижение людей с инженерными способностями объективно вызывалось потребностью создания сложных фортификационных сооружений). Да и Шекспир явно подчеркивает, что Яго – откровенный подлец. Но если попытаться взглянуть на вещи с позиций доренессансной культуры, внезапно появившееся страстное желание молодого воина уничтожить двух «выскочек» – Отелло и Кассио – находит свое естественное обоснование. Итак, «Отелло» – чисто ренессансная трагедия. Индивидуальные страсти вышли из-под контроля традиционного общества. А на все это наложилась еще и проблема карьерного роста в условиях войны принципиально нового типа. В результате образуется целая гора трупов.

Похожая история произошла также с Ромео и Джульеттой. Весьма характерно, что в этой трагедии юная героиня вполне логично (причем в духе Ренессанса) размышляет о соотношении индивидуальных и родовых ценностей:

Одно ведь имя лишь твое – мне враг,
А ты – ведь это ты, а не Монтекки.
Монтекки – что такое это значит?
Ведь это не рука, и не нога,
И не лицо твое, и не любая
Часть тела. О, возьми другое имя!
Что в имени? То, что зовем мы розой, –
И под другим названьем сохранило б
Свой сладкий запах! Так, когда Ромео
Не звался бы Ромео, он хранил бы
Все милые достоинства свои
Без имени…

{1175}

Но главная проблема состоит даже не во вражде Монтекки и Капулетти. «Мы оба одинаково с Монтекки // Наказаны; и думаю, не трудно // Нам, старым людям, было б в мире жить», – замечает сеньор Капулетти{1176}. В основе трагедии – непослушание Джульетты отцу (то есть практически то же самое, что и в истории Дездемоны). Она тайком вышла замуж за Ромео и, следовательно, не может стать женой графа Париса. Сеньор Капулетти еще не знает причин дочерней строптивости, но уже выходит из себя. Другой источник конфликта – проявление яркой индивидуальности Тибальта и Меркуцио. В их ссоре вражда родов – лишь предлог. Глава семьи только что дал понять Тибальту, что не надо «выпендриваться» и что к представителям рода Монтекки можно относиться миролюбиво. А кроме того, Меркуцио, собственно говоря, даже не Монтекки. Но оба не могут удержаться от схватки. В результате Ромео вынужден отомстить за смерть друга, а затем бежать из Вероны. Строптивость Джульетты и вынужденная эмиграция Ромео приводят в конечном счете к той путанице, которая и погубила героев. Сама по себе вражда родов не могла быть препятствием семейному счастью Джульетты в браке с Парисом. Но, увы, в таком браке ренессансной героине уже тесно.

Точно так же, как тесно главному герою «Антония и Клеопатры» в браке с Октавией – сестрой Цезаря. Этот брак мог обеспечить важнейший политический союз, нерушимость власти Антония над значительной частью римских владений, а следовательно, стабильность и процветание всей ойкумены. Но герой выбирает любовь Клеопатры. Точнее, даже не выбирает сам, а оказывается против своей воли выбран ею. И мир рушится. Блестящий полководец превращается в тряпку, войска бегут, Цезарь одерживает победы. «Мы большую часть мира потеряли // По глупости; процеловали мы // Провинции и царства!» – с иронией восклицает один из приближенных Антония{1177}. А незадолго до своей трагической кончины и сам герой с грустью констатирует: «Антония не Цезарь победил, // А сам Антоний»{1178}.