Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

Все то, что красит короля, –
Умеренность, отвага, справедливость,
Терпимость, благочестье, доброта,
Учтивость, милосердье, благородство, –
Не свойственно мне вовсе. Но зато
Я – скопище пороков всевозможных.
Будь власть моею, выплеснул бы в ад
Я сладостное молоко согласья.
Мир на земле нарушил и раздорам
Ее обрек

{1181}.

В общем, раз нет в правителе чисто человеческих достоинств, не может быть при нем и никакого благополучия в стране. Буря ренессансных страстей, заложенных в груди государя, несет подданным неисчислимые бедствия.

Похожая история борьбы за власть излагается в «Ричарде III» – исторической драме, которая предшествовала «Макбету». Ее главный герой проще, однозначнее, он воплощенное зло, не знающее вообще никаких сомнений. «Он поступает подобно многим чудищам итальянского Ренессанса»{1182}. И объясняет Шекспир происхождение страстей, бушующих в Ричарде, чрезвычайно просто – в первом же монологе героя:

Я видом груб – в величии любви
Не мне порхать пред нимфою беспутной.
И ростом я, и стройностью обижен,
Обезображен лживою природой;
Не кончен, искривлен, и раньше срока
Я выброшен в волнующийся мир;
Наполовину недоделок я,
И вышел я таким хромым и гадким,
Что, взвидевши меня, собаки лают.
Чем – в эту пору вялых наслаждений
И музыки, и мирного веселья –
Чем убивать свое я буду время?
Иль тень свою следить, на солнце стоя,
Да рассуждать о том, что я – урод?
Вот почему, надежды не имея
В любовниках дни эти коротать,
Я проклял наши праздные забавы –
И бросился в злодейские дела

{1183}.

Итак, безобразный внешний облик Ричарда породил и его ущербный внутренний мир. В дальнейшем, перед решающей битвой за престол, король еще более прямо формулирует свое кредо:

Про совесть трусы говорят одни,
Пытаясь тем пугать людей могучих.
Пусть наша совесть – будут наши руки,
А наш закон – мечи и копья наши!

{1184}

Властолюбие шекспировского Ричарда явно восходит к примитивному властолюбию герцога Гиза из «Парижской резни» Марло:

Но знай я, что французскую корону
Найду на высочайшей пирамиде,
Туда б я иль дополз, срывая ногти,
Или взлетел на крыльях честолюбья,
Хотя бы рисковал свалиться в ад

{1185}.

Все очень просто. Проще, чем в реальной жизни. В своем позднем творчестве Шекспир уже не допускает столь упрощенных оценок, но в целом за идею, согласно которой именно безудержная страсть к власти, разрушающая традиционный порядок, виновна в бедствиях народных, он держится твердо.

Прямо противоположную «Макбету» по форме, но точно такую же по содержанию историю рисует Шекспир в «Ричарде II». Там не подданный узурпирует права монарха, а, напротив, монарх нарушает права подданного, отняв у него законное наследство. Причем ладно бы деньги понадобились Ричарду для ведения войны или решения каких-то важных государственных дел. Нет, он разоряет людей ради содержания двора и обогащения выскочек-приближенных{1186}. Словом, ведет себя не в соответствии с традицией, а в соответствии с тем, что «хочет его левая нога». Преступный в чем-то одном государь оказывается преступным и во всем прочем. Соответственно, кузен – будущий король Генрих IV, – ущемленный Ричардом в его законных правах, превращается в справедливого мстителя. Он как бы занимает то место, которое в «Макбете» отведено Малькольму, оставляя для бедолаги Ричарда роль самого Макбета.