Другое дело, что России не удалось быстро восполнить потери, понесенные за время борьбы с набегами. И хотя мы не стали отупевшими рабами, лишенными личного достоинства, не стали раболепными деспотами, не стали заложниками антизападной культуры, мы стали все же заложниками той своеобразной «колеи», по которой оказались вынуждены двигаться. Наша проблема свелась к тому, что путь, на который страна вырулила за первые столетия российской истории, во многом определил и дальнейшее развитие общества. Трудности, формируемые проблемой зависимости от сложившегося исторического пути, качественно отличаются от трудностей, формируемых проблемой культуры. Из колеи стремятся вырулить, хоть сделать это часто бывает трудно, а потому требуется интенсивно работать лопатой и подкладывать под колеса доски. Но если культура народа противодействует намерению выбраться на «магистральный путь», не помогают ни лопата, ни доски{216}
[38].Зависимость от исторического пути порождала очередные «оригинальные» шаги. Стремление догнать Запад в какой-то степени стимулировало подражание ему, а в какой-то – создавало нечто иное, необычное, нехарактерное для народов, модернизировавшихся быстрее нас. Об особенностях военного пути речь пойдет в следующей книге, а сейчас надо разобрать наши экономические проблемы, не связанные напрямую с набегами и разорением городов.
Интерлюдия 2. Таинственная надпись
Можем ли мы понять, что творилось в голове человека, жившего тысячу лет назад? Или хотя бы шестьсот–восемьсот? Можем ли мы понять то, что он чувствовал, чего боялся, что беспокоило его долгими темными ночами? Можем ли мы понять предка, от которого нас отделяют десятки поколений, если часто не понимаем даже самого близкого человека – того, кто живет непосредственно рядом с нами, беседует с нами, спорит, высказывается, хочет открыть свой внутренний мир?
Мысленно перенестись на целые столетия в прошлое чрезвычайно сложно. Если о политических событиях ушедших эпох нам говорят летописи и если о повседневном быте погибших миров нам рассказывают археологические находки, то о мыслях, чувствах, страхах и ожиданиях предков ничего уже не скажут высохшие скелеты, обнаруженные в исторических захоронениях. Тот «бедный Йорик», которого можно порой откопать, не шутил вместе с нами, не пел нам песни и не носил нас на плечах, как маленького Гамлета. Мы ничего не знаем ни о нем, ни о мире его переживаний.
Конечно, современная наука много смогла понять, используя косвенные источники, так или иначе рассказывающие о внутреннем мире человека Средневековья. Но все это зыбко, шатко и не вполне определенно. Все это требует сложных интерпретаций, к которым я стану неоднократно прибегать на страницах этой книги. Мы еще будем всматриваться в лики мраморных скульптур, мы еще будем листать ренессансные трактаты, мы еще будем интерпретировать религиозную живопись. А пока попробуем без сложных интерпретаций выделить нечто главное. Нечто такое, что можно условно назвать девизом средневекового мира.
Понятно, что никакого девиза тот мир не принимал всеобщим голосованием. Само понятие «девиз» представляет собой сильное упрощение прошлого, современную интерпретацию сложных реалий иных веков. И все же попробуем начать долгое путешествие в старину с некоторой его примитивизации.
Если мы хотим обнаружить девиз средневекового мира, выраженный максимально кратко, буквально в трех-четырех словах, то нам не стоит долго копаться в пыльных монастырских библиотеках, перебирая манускрипты и инкунабулы, которые читали в давние времена лишь особо просвещенные люди. Девиз этот должен быть виден и понятен всем. Он должен постоянно находиться в поле зрения бюргеров, дворян, крестьян, священнослужителей. Он должен привлекать внимание каждого и оседать в сознании средневекового человека. Он должен быть ежедневным предупреждением, постоянным сигналом об опасности, важнейшим знаком, указывающим, как следует себя вести для того, чтобы избежать проблем.
На самом севере Германии есть небольшой городок Любек. Правда, это лишь сегодня он стал не очень большим и не слишком заметным. А в Средние века Любек был «командным центром» немецкой Ганзы – мощного союза, объединяющего торговые города, расположенные не только вдоль Балтики, но и в глубине германских земель. Любек поддерживал коммерческие связи с Лондоном на западе, с Новгородом на востоке, с Бергеном на севере и, конечно, с Брюгге во Фландрии – важнейшим центром торговли и ремесла Средневековья{217}
.Сегодня Любек довольно грустный, хотя и романтичный город. Его упадок описал еще Томас Манн в своем первом великом романе «Будденброки». Это город, который постепенно переставал быть коммерческим лидером мира, да и самой Германии. Это город, который в определенный момент перестал расти. Это город, который перестал привлекать население окрестных земель, устремившееся вдруг в динамичные промышленные центры Германии. И, ко всему прочему, Любек оказался катастрофически разрушен бомбардировками во Вторую мировую войну.