Почему так важен Оруэлл

В 1979 году журнал New Left Review брал у Уильямса интервью, во время которого проводившие его журналисты, всячески заискивающие пред Уильямсом, самодовольно предположили, что в 1984 году роман «1984» будет читаться как курьез. В конце этой главы мне бы хотелось предложить вашему вниманию три практических, более чем убедительных примера, опровергающих эту точку зрения, три примера, если угодно, из жизни.

В последние месяцы уходящего тысячелетия я старался получить визу в Северную Корею. Эту страну, часто называемую «последним сталинистским государством в мире», столь же точно можно описать как мировой прототип сталинистского государства. Образованная при деятельном участии Сталина и Мао, ставшая с тех пор еще более закрытой и изолированной от мира по факту самого своего географического положения, которое, так сказать, «запирает» ее на части полуострова, Народно-Демократическая Республика в конце 2000 года все еще гордится следующими характерными чертами. Каждое административное здание украшено гигантским портретом «Великого вождя», Ким Ир Сена, мертвеца, все еще занимающего президентскую должность, что в принципе можно было бы назвать некрократией или мавсолократией[32]. (Все остальные важные посты оккупированы его сыном, «Дорогим лидером» Ким Чен Иром, — название «Большой Брат» тоже ведь было извращенной отсылкой к семейным ценностям.) В школу дети маршируют строем, распевая при этом песни, восхваляющие вышеназванных лидеров. Фотографии Вождей в приказном порядке вывешиваются в каждом доме. Каждый гражданин обязательно должен носить нагрудный значок с маленьким портретом Вождя. Громкоговорители на улицах и радиоприемники в домах без устали фонтанируют пропагандой Партии и Вождя. Общество бесконечно мобилизуется для войны, пропаганда вообще одновременно истерична и — в отношении иностранцев и иностранных сил — до крайности наполнена шовинизмом и ксенофобией. Решительно, полностью запрещены любые новости из внешнего мира, любые контакты с другими странами. Абсолютное требование: в любой книге, в любой публикации должно присутствовать единодушное мнение о том, что прошлое было мрачным, настоящее проходит в героической борьбе, а будущее — лучезарно. Постоянные сводки совершенно лживых новостей об успешных испытаниях новейших ракет и о впечатляющем увеличении производственных планов. Заполняющая все пространство атмосфера страха, всеобщий голод, смягчаемый лишь самой отвратительной и скудной едой. Грандиозная архитектура, производящая гнетущее впечатление. Постоянный нажим на массовость спорта, массовость физических упражнений. По-видимому, полное подавление всего, что может быть связано с либидо. Газеты без новостей, магазины без товаров, аэропорты практически без самолетов. В недрах столицы — сложная сеть туннелей, связывающих между собой бункеры, принадлежащие Партии, полиции и военным.

Для всего этого находится только одно слово, и им без устали пользуются все журналисты, все дипломаты и все иностранные посетители. Единственный раз в своей писательской жизни я устал повторять определение «оруэлловский». До уровня антиутопии северокорейский режим, впрочем, некоторым образом недотягивает: он столь беден и столь малоэффективен, что не в состоянии обеспечить своих подданных не только «телекранами», но даже радиоприемниками. Однако в другом режим этот представляется еще более мрачным: у Уинстона и Джулии здесь не было бы ни малейшего шанса порадоваться моментам близости где-нибудь за городом, не говоря уже о возможности арендовать убогую квартирку в каком-нибудь захолустном районе города. В любом случае во время рабочего перерыва на заводах и в офисах этой страны действительно проводятся «пятиминутки ненависти», и в вечер «массовых игр» мне показывали, как при помощи огромного количества гипнотически действующих табличек-перевертышей складывается чудовищное изображение стремительно надвигающегося на зрителя сурового «вражеского» солдата, которое быстро сменяется сияющим, ободряющим лицом Великого Лидера. Но все это детали; что действительно там незабываемо и уникально, так это атмосфера общества, в котором жизнь человека как индивидуума совершенно не имеет никакого смысла, и все, что не абсолютно обязательно, абсолютно запрещено. Как результат — беспросветная тьма, тотальное принуждение и страдания, которые практически не поддавались бы описанию, если бы не один небольшой роман, примерно полвека назад в спешке набитый на старой печатной машинке одним умирающим британским радикалом.