Почему так важен Оруэлл

«Именно мне выпало выбирать гимны. „Воскликните Господу, вся земля! Служите Господу с веселием, идите пред лицо Его с восклицанием!“ (Думаю, Оруэллу понравился бы „Старый добрый сотый псалом“, хотя бы по своему названию.)[59] „Веди меня, о Ты, великий искупитель!“ (Выбрал, главным образом из-за собственных ассоциаций военного времени, хотя „Иегова“ более к месту.) „Десять тысяч раз по десять тысяч“ (не помню, почему, может быть, Оруэлл сам говорил об этом гимне, а может быть, потому, что был он в своем роде святым, хотя и не из тех, кто одет в сияющие одежды). Во время службы читался Экклезиаст: звук жернова на улицах, отяжелевший кузнечик, порвавшаяся серебряная цепочка, обрушившееся колесо над колодцем. По некоторым причинам заупокойная служба по Джорджу Оруэллу ранила душу сильнее, чем другие, на которых я присутствовал».

В вопросах религии Поуэлл тоже в лучшем случае сохранял нейтралитет, интересуясь более оккультизмом и язычеством (и здесь можно было бы остановиться, чтобы отдать должное Итонскому колледжу, который определил их с Оруэллом в один класс). Единственная фальшивая нота в этом искусно обточенном параграфе прозвучала вместе с возгласом «святой», о чем Оруэлл не просил и от чего отрекся, и что во многом стало причиной вызываемого его именем иррационального раздражения.

Тело Оруэлла при покровительстве Дэвида Астора позднее было перезахоронено на кладбище деревни Саттон Кортни в графстве Оксфордшир, в самой английской глуши, достаточно глухой и достаточно английской для того, чтобы служить декорацией для могил Маргот Асквит и ее мужа. Миссис Асквит, графиня Оксфордская, вызвала жесткую реакцию Оруэлла в июне 1940 года. Она поделилась своими наблюдениями с Daily Telegraph, отпустив замечание, как мог бы выразиться Кэри Джойс, в духе пассажиров повозки, влекомой на казнь: «Поскольку большинство домов Лондона находятся в абсолютно запущенном состоянии, здесь очень мало приемов… В любом случае, люди вынуждены увольнять своих поваров и селиться в отелях». В своем дневнике Оруэлл прокомментировал этот блестящий образец аристократического бездушия: «Ничто не может убедить этих людей в существовании 99 процентов остального населения страны». Да, Англия, но чья?

Это практически до предела обостряет противостояние Оруэлл — Ларкин в необъявленном споре за звание наиболее символичного воплощения Англичанина. (Кое-кто утверждал, что в творчестве Оруэлла можно найти чрезмерный интерес к различного рода побоям и сексуальный подтекст в описаниях телесных наказаний; что, кстати, было и любимым порнографическим мотивом Ларкина, и вообще является, если верить легендам и горам эмпирических данных, главным английским пороком.) Однако и явное, и скрытое сходство заканчивается там, где начинается история двух реальных англичан. В известной степени Ларкина нельзя было считать тем, кого американцы называют «душой компании». Будучи человеком преданным и щепетильным в личных и профессиональных отношениях, он не питал никакой особой любви к населению острова в массе своей. Никакой особой любви не питал он и к жителям других стран, вне зависимости от того, оставались ли они у себя на родине или пытались перебраться в Англию. Ларкин поддерживал Эноха Пауэлла[60]; Оруэлл защищал цветных подданных империи как дома, так и вдали от него. Ларкин оплакивал потерю империей регионов «к востоку от Суэца», Оруэлл желал свертывания всей системы колониального рэкета. Ларкин, как известно, полностью отвергал семейную жизнь и потомство, подчеркнуто шарахаясь от «детишек». Оруэлл считал, что англичане излишне боятся заводить детей, сам горячо желая стать отцом. В стихе «Уходящее, уходящее… с молотка» Ларкин содрогался при одной мысли о морском побережье, Оруэллу импонировала наглая бодрость курортных открыток Дональда МакГилла. Ларкин принадлежал к тому типу людей, что уважают закон и порядок и ненавидят бунтовщиков и забастовщиков, Оруэлл считал англичан слишком пассивными и бесстрастными, испытывая в душе особую неприязнь к полицейским.

Таким образом, поверхностное влечение к теплому пиву, мемориальным оттискам, церковным дворикам и отдаленным звукам ударов по крикетному мячу — то есть полному ассортименту того, что считается символом английскости по духу и характеру, — недостоверный признак в определении системы принципов. Одной из редких работ, которые Оруэлл просил своих агентов изъять из печати, было наскоро написанное для Британского совета эссе военного времени под названием «Английский народ». С современной точки зрения этот небольшой труд довольно убедителен. Достаточно сдержанная, хотя и решительно патриотическая, работа эта ни в коем случае не лишена критического взгляда на предмет исследования и не заигрывает с шовинизмом. Однако может сложиться впечатление, что она несколько выходит за рамки той постоянной амбивалентности, которой придерживался Оруэлл, когда речь заходила о родной его стране.