А Александр Солженицын уже описывает садизм и тиранство, идущее уже не только от развращенной души, но и от советской идеологии, показывает, что здесь садизм оправдывается необходимостью наказать, истребить не просто заключенного, а „врага народа“, „врага партии“, „фашиста“. А. И. Солженицын рассказывает уже об отчаянии невинно осужденных. Речь в данном случае шла уже о жестокости и садизме людей, вскормленных идеологией, учением о классовых врагах. Никакой „Чингисхан, – считает А. Солженицын, – столько мужиков, сколько наши славные Органы, ведомые партией“[96]
, не истребил. И, как показывает А. Солженицын, самая большая жестокость проявилась Органами по отношению, как считает А. Солженицын, самой сильной, здоровой части русского народа, к староверам. Скажу сразу, потом более??? вся вера А. Солженицына в русский народ связана у него с теми его качествами, которые воплотились, были пронесены через века староверами. И самое страшное преступление НКВД он связывает с гонением на староверов. „Что ж можно было сделать с этим народом, если б дать ему вольно жить, свободно развиваться!!! Староверы – вечно гонимые, вечные ссыльные, – вот кто на три столетия раньше разгадал заклятую суть Начальства! В 1950 году летел самолёт над просторами Подкаменной Тунгуски. А после войны летная школа сильно усовершенствовалась, и доглядел старательный летчик, чего 20 лет до него не видели: обиталище какое-то неизвестное в тайге… Доложил. Глухо было, далеко, но для МВД невозможного нет, и через полгода добрались туда. Оказалось, это – яруевские старообрядцы… Двадцать лет назад дезертировали с „колхозного фронта“. А теперь их всех арестовали и впечатали статью 58–10 – антисоветскую агитацию и 58–11 организацию… А в 1946 году еще других староверов, из какого-то забытого глухого монастыря выбитых штурмом нашими доблестными войсками (уже с минометами, уже с опытом Отечественной войны), сплавляли на плотах по Енисею. Неукротимые пленники – те же при Сталине великом, что и при Петре великом! – прыгали с плотов в енисейскую воду, и автоматчики наши достреливали их там“[97].И А. Солженицын на протяжении всего своего „Архипелага Гулаг“ все время возвращается к этой теме немыслимой жестокости НКВД, уже не органов, а конкретных русских людей, которые не дает себе отчета, что они творят, на какие муки они обрекают таких же людей, как они. „В эту жестокость трудно верится: чтобы зимним вечером в тайге сказали: вот здесь! Да разве люди так могут? А ведь везут – днем, вот и привозят к вечеру. Сотни-сотни тысяч именно так завозили и покидали, со стариками, женщинами и детьми. А на Кольском полуострове (Апатиты) всю полярную тёмную зимужили в простых палатках под снегом. Впрочем, настолько ли уж милосердней, если приволжских немцев эшелонами привозят летом (1931-го года, 31-го, а не 41-го, не ошибитесь!) в безводные места карагандинской степи и там велят копать и строиться, а воду выдают рационом? Да и там же наступит зима тоже. (К весне 1932-го дети и старики вымерли – дизентерия, дистрофия.)… На Беломорканале селили приехавших в опустевших лагерных бараках… А на Волгоканал – да за Химки сразу, их привозили еще до лагеря, тотчас после конца гидрографической разведки, сбрасывали на землю и велели землю кайлить и тачки катать (в газетах писали: „на канал привезены машины“). Хлеба не было; свои землянки рыть – в свободное время. (Там теперь катера прогулочные возят москвичей. Кости – на дне, кости – в земле, кости – в бетоне.)“[98]
И здесь, говоря о русском национальном характере, А. Солженицын повторяет „Вехи“, „Окаянные дни“ Ивана Бунина, повторяет все, что сказали о русском национальном характере русские мыслители и писатели первой половины ХХ века, которые искали причины победы большевистского безумия. Его герой Глеб Нержин защищает европейский скептицизм, чувство сомнения, ибо считает, что русский ум молчит, что ему не дано чувство сомнения. „…Скептицизм… кричит, захлебываясь, в споре с соседом по нарам Руськой Глеб Нержин, человечеству очень нужен. Он нужен, чтобы раскачать наши каменные лбы, чтобы поперхнуть наши фантастические глотки, на русской почве особенно нужен, хотя и особенно трудно проявляется“[99]
.