Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Я пытался в данной статье вычленить только некоторые очевидные причины нашего русского нежелания уважать, видеть и считаться с миром, который есть, причины нашей русской недооценки ценности человеческой жизни, ценности бытия как такового. Но даже то малое, что я пытался откопать в нашей русской общественной мысли о причинах нашего русского забвения ценности человеческой личности и ценности человеческой жизни, говорит о какой-то уникальности нашего русского национального самосознания, о каком-то особом русском отношении к человеку и к жизни. Да, я убежден, никакой особой русской цивилизации, как системы особых культурных и нравственных ценностей, нет. Но особое русское отношение к жизни все же существует, и оно заключает в себе какую-то тайну. Ведь у нас в России власть на протяжении веков, и здесь советская система не исключение, притесняла, гнобила человека, который есть, гнобила собственное население. Я уже повторяюсь, но нельзя забывать, что русская власть, особенно со времен Петра, относилась к русскому народу, о чем говорил де Кюстин, как колонизаторы относятся к населению завоеванной ими чужой страны, как к населению колонии. И это страшно сказать, но это так. В этом я все больше и больше убеждаюсь после «русской весны» 2014 года. Власть в России всегда была «чужой» по отношению к ее народу. И, кстати, ситуация не изменилась до сих пор. Мало кого сегодня интересует в России, чем окончится эта нынешняя борьба за русскую великодержавность, за возможность руководителя страны ощущать себя равноправным субъектом мировой политики. А если для правителей народ есть нечто чужое, то понятно, что в России как не было никогда нации как чего-то целого, так и нет. А потому до сих пор и новым посткоммунистическим русским не жалко уничтоженной большевиками на корню русской национальной элиты, уничтоженных наиболее талантливых, образованных представителей российской нации. Когда есть нация, то существует забота о сохранении цвета нации, о сохранении наиболее талантливых, одаренных ее представителей, о сохранении тех, кто будет работать на развитие, процветание нации. А если нации нет, то происходит то, что было по крайней мере во времена СССР: если ты пытаешься думать, следовать требованиям разума, здравого смысла, если ты отличник, то ты обязательно «жид». А когда нации нет, то есть то, что всегда было в России, – агрессивное, подозрительное отношение к тем, кто отличается от среднего человека своим умом, образованностью, талантами. И так, как мне кажется, и есть по сей день. Как я пытался показать, проблема не только в том, что большевистская революция и большевистская идеология вытравили из души русского человека религиозное чувство, чувство сострадания к болям ближнего, но еще в том, что традиционная русская нищета, дикость русского быта не создали условия для укоренения, сохранения ценности человеческой жизни. Не хлебом единым жив человек, но если нет хлеба, если и ты и твои дети голодны, то тебе нет дела до Бога. Голод – это, как показал советский голодомор 1932–1933 года, дорога к каннибализму, а не к господу Богу. Наша лживая до мозга костей российская пропаганда не хочет знать правды ни о голоде начала 1930-х, ни об ужасах блокадного Ленинграда, ни правды о жизни советских людей, оказавшихся в годы войны в оккупации.

Кстати, голодному человеку нет дела не только до Бога, но и до судьбы Отчизны. Пустые полки в Москве в начале 1990-х сыграли и свою роль в зарождении русофобии среди самих русских. Ничего особенного в распаде исторической России в 1991 году не было. Повторилось то, что происходило с Россией в 1918 году. Как писал тогда Николай Бердяев: «Россия – величайшее в мире государство рассыпалось в несколько месяцев, превратилось в кучу мусора… Такого отречения от собственной истории, такой измены великим историческим заветам не было еще никогда и нигде»[155].