Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

И я думаю, что причины традиционного ухода правителей России в традиционную русскую мечтательность, причины периодического возрождения славянофильской «русской идеи» надо искать в том, о чем предупреждал еще Николай Васильевич Гоголь. Все дело в том, говорил он, что когда смотришь вниз, под ноги, и видишь убогость и дикость русской жизни, то становится страшно. И чтобы на душе стало легче, начинаешь «пялить глаза в будущее». И я думаю, что идея борьбы за подлинный русский суверенитет, за подлинную субъектность в мировой политике появилась у Путина тогда, когда он осознал невозможность при всех своих усилиях что-то изменить к лучшему в нашем русском быте, в нашей русской жизни. И, действительно, когда сам президент должен проверять, построили ли новые жилища для жертв природных катастроф или нет, то, несомненно, он устанет от необходимости постоянно быть у пульта ручного управления борьбы с нашей нищетой. Отсюда и идея олимпиады в Сочи, на которой русские обязательно должны были победить, и, как оказалось, губительная идея во что бы то ни стало притащить Украину в Таможенный союз. Я никого и ничего не оправдываю, я просто пытаюсь понять, почему периодически в русской истории правители, вопреки всякой логике, начинают искать спасение страны в реализации мистики «русской идеи». Кстати, как я уже сказал, об этом подробно рассказал Николай Васильевич Гоголь в своих «Избранных местах переписки с друзьями». Он честно сказал: весь этот интерес к «русской идее» – не столько от особой русской духовности, сколько от нашей русской лени, от нежелания в конце концов засучить рукава и, не уставая, десятилетиями заниматься облагораживанием русской жизни и русского быта. Я лично, когда есть возможность, не ленюсь и цитирую в своих книгах и статьях мысли Николая Васильевича на этот счет. В начале 1980-х я цитировал эти слова Гоголя о нашей привычке «пялить глаза в будущее» в полемике с Ричардом Косолаповым, который считал, что советскую экономику спасет переход от колхозов к совхозам, вообще к коммунистической организации производства. Сегодня эти мысли Николая Васильевича Гоголя актуальны, как я уже сказал, в связи с нынешней верой, что достижения России на пути роста ее влияния в мировой политике выведут из сознания людей правду о нашем пустеющем изо дня в день холодильнике. «От того и беда вся, – говорил Н. В. Гоголь, – что, как только всмотревшись в настоящее, заметим мы, что иное в нем горестно и грустно, другое просто гадко или же делается не так, как бы нам хотелось, мы махаем на все рукой и давай пялить глаза в будущее»[157]. Отсюда, от горестности нашей русской жизни, объяснял Н. В. Гоголь, и наше славянофильство, наша вера в особую русскую миссию. С его точки зрения, наше славянофильство произошло от сознания того, что без чудес мы обычным путем, через труд, никогда не уйдем от убогости русской жизни. И, кстати, у наших славянофилов чудо связывалось, как и у диалектика Карла Маркса, с идеей скачка, с идеей, что из ничего родится многое, родится то, чего никогда не было. Хвастать нам нечем, объяснял Николай Гоголь, а потому мы хвастаем тем, что не сделали и, наверное, не сделаем, «хвастаем будущим». «У нас, – писал Н. Гоголь, – еще не сделавши дело, им хвастаются»[158]. Хвастаем, как Николай Бердяев, не тем русским коммунизмом, который есть, который создали Ленин и Сталин, а который якобы неизбежно придет после того, как русский человек «дойдет до дна» мук, порожденных советской системой.

Я уже многое сказал об изначальной античеловечности мессианизма «русской идеи», в том числе и об откровенном моральном уродстве веры Николая Бердяева в пришествие подлинного коммунизма, который якобы придет на смену капитализму с его эксплуатацией человека человеком. Но все же Николай Бердяев в годы гражданской войны возвращался к Достоевскому, учившему в своих «Бесах», что нет ничего более дьявольского, чем «мечта о невозможном», что ничто так не убивает живое и жизнь, как мертвечина пустого идеала. Тогда речь шла о невозможном как о мечте о всеобщем равенстве. «Шигалевщина», писал Н. Бердяев в статье, написанной летом 1919 года, есть иступленная страсть к равенству, доведенная до конца, до предела, до небытия. «Безбрежная социальная мечтательность, – писал здесь, во время революции, Николай Бердяев, – ведет к истреблению бытия со всеми его богатствами, она у фанатиков перерождается в зло. Социальная мечтательность совсем не невинная вещь. Это понимал Достоевский… Во имя равенства мечтательность эта хотела истребить Бога и Божий мир»[159].