Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

В противовес революции «веховцы» предлагали свою философию облагораживания жизни, основанную на христианстве. Во-первых, говорили они, коренное отличие революционного преобразования жизни от религиозного, т. е. в соответствии с идеалами христианства, состоит в том, что первое носит механистический характер, основывается на насилии, а второе предусматривает «эволюционный порядок» усовершенствования жизни. «Христианство, – писал С. А. Аскольдов, – требует органического, а потому эволюционного развития жизненных форм. О Христианстве как „революции“ можно говорить только условно, обозначая этим термином лишь коренное преобразование и новизну религиозного творчества… Революция Христа и первоначальной церкви и состояла, между прочим, в коренном отрицании всякого механически-правового стяжания мирских благ и в призыве к внутреннему органическому преобразованию мира… между этой резкостью религиозного обновления и государственными революциями такая же коренная разница, как между внезапным прорывом свежего ростка сквозь земной покров под влиянием лучей солнца и механическим срезом стальным лезвием живого побега…»[187].

И, во-вторых, и это, наверное, самое важное, с точки зрения «веховцев» отличие между христианской концепцией преобразования мира и философией революции состоит в самом отношении к самому предмету совершенствования, к бытию, к человеку, который есть. Тут все зависит действительно от исходного отношения к тому человеку, который есть сейчас, который, с точки зрения «веховцев», уже сейчас обладает моральной ценностью, несет в себе идею Бога, идеал возвышенного. А для революционеров, писал Семен Франк, «работа по устроению человеческого счастья сводится прежде всего к разрушению того мира, который есть, к устранению помех на пути к нему». Они, «веховцы», защищали человека от насилия революционеров, ибо для них как верующих людей человек был не просто строительным материалом истории, а дитя Божье, существо, открывшее идею Бога и тем самым несущее в себе Его. Антирелигиозный смысл революции, объяснял С. А. Аскольдов, состоит в том, что она реального человека, который есть, и ту жизнь, которая есть, приносит в жертву идеалу будущего человека, т. е. человека, которого нет и который, может, никогда не появится. Покушаясь на жизнь, которая есть, революционеры тем самым несут не очищение мира, а его смерть.

Гуманизм, который «веховцы» противопоставляли революционному максимализму большевиков, был христианским гуманизмом. В его основе лежала идея религиозного понимания человека как существа, созданного Богом по своему подобию. Еще в «Вехах» Семен Франк начинает свою «Этику нигилизма» с утверждения, что «религия всегда означает веру в реальность абсолютно-ценного, признание начала, в котором слиты реальная сила бытия и идеальная правда духа»[188]. И здесь, с его точки зрения, заключается глубинная диалектика «неба» и «земли», диалектика Бога и человека. С этой точки зрения религия, забывающая о ценности «реальной силы бытия», о ценности человеческого, превращается в садизм, в муки ада на земле. Но отрыв бытия, земных дел от духовного, от ценностей, которые проповедует религия, превращает человека в животное. «Если бытие, – писал Семен Франк, – лишено всякого внутреннего смысла, если субъективные человеческие желания суть единственный разумный критерий для практической ориентировки человека в мире, то с какой стати должен я признать какие-либо обязанности и не будет ли моим законным правом простое эгоистическое наслаждение жизнью…»[189]. Но точно так, забвение реальной ценности и силы бытия в религии ведет к искажению смысла и ценности божественного, так и в социализме, объяснял Семен Франк, стремление любой ценой к «всечеловеческому счастью» приводит к утрате всякого интереса к тому человеку, который есть, к покушению на его право на лучшую жизнь уже сейчас, в этой земной жизни. И получается, развивает свою мысль Семен Франк, что идеал «всечеловеческого счастья», «отвлеченный идеал абсолютного счастья в будущем», которому поклоняются революционеры, на самом деле «убивает конкретное нравственное отношение человека к человеку, живое чувство любви к ближнему, к современникам и к их текущим нуждам. Социалист любит уже не живых людей, а лишь свою идею, идею всечеловеческого счастья… В своих современниках он видит лишь, с одной стороны, жертвы мирового зла, искоренить которое он мечтает, и, с другой стороны, виновников этого зла. Первых он жалеет, но помочь им непосредственно не может… последних он ненавидит»[190].

О реабилитации «веховцами» буржуазного индивидуализма