Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Уже скоро три года, как я написал этот свой рассказ о драме моей любви к Чернушке на Кипре. Все-таки я не могу перевезти ее к себе домой, в Москву. Я все чаще задумываюсь о судьбе моей психически больной Конфетки, если меня не станет. Мусю все любят, уже многие мне обещают забрать ее после того, как меня не станет. Наверное, и Чернушка, когда умрет ее очередной хозяин, кому-то понравится. И в этой ситуации привозить в Москву четвертую кошку – несколько абсурдно. Тем более, она не совсем бездомная, иранец Шахин исправно кормит ее вместе с ее подругами у себя в приюте на балконе. Кстати, я по-своему работаю на то, чтобы Чернушку все-таки кормили, о ней заботились. В последнее время, когда я приезжаю на Кипр, я по просьбе профессора Шахина выступаю у него на факультете и рассказываю о перестройке Горбачева, о ее роли в зарождении «бархатных революций» в странах Восточной Европы. Но драма и моя, и Чернушки, состоит в том, что она хочет невозможного. Все-таки она, несмотря ни на что, продолжает верить, что в одну секунду я возьму ее на руки и унесу к себе в дом, о котором она не имеет ни малейшего представления. Когда я приезжаю на Кипр и, как обычно, начинаю приходить к ней 2 раза в день на свидания и приносить ей вкусную пищу, она радуется тому, что есть: тому, что я приехал, что я вкусно накормил ее курицей, которую я специально для нее готовлю. Но как только она в очередной раз убеждается, что все-таки чуда не будет, что я никуда ее отсюда не заберу, она начинает мне показывать свое недовольство мной, а иногда просто прячется от меня. И каждый раз – одно и то же. Как я уже сказал, в первые свидания после моего приезда она ощущает себя счастливой. Съест почти все, что я ей принес, заползет ко мне на колени, подсказывает мне, чтобы я кормил ее уже из рук, подсовывая ей, лежащей на коленях, тарелку с оставшейся пищей. Потом она укладывается поудобнее на моих коленях и ждет, что я начну делать ей массаж. И первые два-три дня она, почувствовав, что я устал, слезает с коленей и возвращается к себе на балкон Шахина, т. е. в эти первые дни она показывает мне: ты меня накормил, но у меня есть своя квартира, свой дом. Но на третий-четвертый день начинаются самые серьезные испытания для меня. Все как обычно: поела, получила массаж, но с коленей уже не уходит. Она лежит десять, двадцать минут, и не уходит потому, что к ней возвращается вера, что все же на этот раз я ее возьму на руки и унесу отсюда. Проходит полчаса, у меня затекают ноги, я снимаю ее с колен и ставлю на землю. И здесь все начинается: она уже до моего отъезда, и это будет продолжаться 20 дней, не только не будет проситься ко мне на колени, но и не будет мне давать возможность ее погладить, вообще дотронуться до нее. Теперь, когда я прихожу к ней на свидания, она ко мне не спешит, как в первые дни, и вообще делает вид, что я ей безразличен. Внешне нехотя, она все-таки медленно доедает завтрак или ужин, но сразу же резко уходит от места нашего свидания в сторону, правда, недалеко, и наблюдает за мной. Если же я никуда не спешу, не ухожу, через минут 10 она делает одолжение и возвращается ко мне. Как правило, что-то остается от пищи, она это доедает, но все равно она уже не позволит себя погладить и быстро, решительно уходит. А последние 2 дня до моего отъезда она, как правило, не отзывается, когда я зову ее, или, после того, как я долго ее ищу, наконец-то появляется перед моими глазами. Честно говоря, я тяжело переношу этот реальный трагизм наших отношений. Все же среди всех бездомных кошек она для меня наиболее близкое существо. Но вот трагедия: она не может отказаться от надежды, что я все же когда-то возьму ее и унесу домой, и с каждым приездом, как я чувствую, она все плотнее и плотнее прижимается ко мне. Но, на самом деле, с каждым моим приездом на Кипр у нее все меньше и меньше шансов на то, что я буду ее хозяином и у нее появится вместо ее приюта на балконе настоящий дом. И, как рассказывал мне профессор Шахин, после моего отъезда она несколько дней очень переживает и вообще ничего не ест. Оказывается, даже у кошек превращение жизни в мечту о невозможном, ожидание невозможного окрашивает все ее существование в мире трагизмом. Но если я к ней перестану приходить, она лишится даже той кратковременной возможности ощущать, что она кому-то нужна, что о ней кто-то заботиться.

Август 2018 – январь 2020 года

Попадет ли моя кошка Муся в рай?

Философские размышления политолога-кошатника

Я так и не нашел слова, способные как-то выразить смысл, более точно – вызов, стоящий за пронизывающим взглядом моей Муси. Честно говоря, я не способен долго, более нескольких секунд, выдержать этот взгляд, и в растерянности отвожу свои глаза в сторону. Иногда даже становится страшно. Прожектор ее черных глаз как бы пронизывает тебя какой-то тайной, каким-то знанием, которую ты не в состоянии за несколько секунд встречи с ее глазами расшифровать. Отсюда и инстинктивный испуг перед непонятным, необычным.