Почему в России не ценят человеческую жизнь. О Боге, человеке и кошках

Придя после долгого перерыва на шоу «Право голоса», я почувствовал, что вернулся в дни своей юности, в конец 50-х – начало 60-х, когда идея коммунизма победно шествовала по просторам Африки и Южной Америки. Геннадию Андреевичу Зюганову с его скучным славянофильским коммунизмом сейчас нечего делать на телевидении. Я, антимарксист, растерявшись от коммунистического пафоса своих оппонентов, спросил: «А хотели бы те, кому сегодня стыдно за распад СССР, жить в Северной Корее, в Корее внуке Ким Ир Сена?» А профессор МГУ Александр Сагомян мне с удивлением на лице – в ответ: «А почему бы нет? Сегодня идея социализма близка многим россиянам». Спрашиваю молодого историка Владимира Гущина, который только что произнес красивую, страстную речь об «СССР как вершине русской истории»: «А можно ли было без сталинской насильственной коллективизации, без голодомора, без репрессий „большого террора“, унесших жизни миллионов людей, забраться нам, русским, на эти „социалистические вершины“?» И в ответ, немного растерявшись, Владимир Гущин мне говорит: «Революция невозможна без крови, без жертв». И я уже, конечно, не задавал своим оппонентам самый главный русский вопрос: «А какова реальная человеческая цена советского опыта, цена этих „вершин русской истории“, если для того, чтобы на них забраться, надо замучить, убить миллионы людей, пройти через страдания сопоставимые с муками газовых камер Освенцима?» Складывается впечатление, что такие понятия, как страдания невинно осужденных, право человека на жизнь просто мертвы для многих участников политических шоу в России. Все эти понятия воспринимаются многими как голос «чуждого нам Запада». Сегодня даже известный кинорежиссер, посвятивший все свое творчество проповеди гуманистических ценностей, призывает не глумиться над памятью о Сталине, который «оставил нам великую державу».

И теперь становится понятно, почему современная Россия как-то холодно отнеслась к юбилею автора «Архипелага Гулаг», обошла вниманием столетие со дня рождения антимарксиста и антисоветчика Александра Солженицына. Для либералов он всегда был чужой как православный писатель, которому, в отличие от Булата Окуджавы, было «жалко старую Россию», а для нынешних «красных патриотов» – он заклятый враг, как «белогвардеец», враг большевизма, утверждающий о родстве преступлений Сталина с преступлениями Освенцима. И надо отдать должное гражданскому мужеству нашего президента, который, несмотря на взрыв просоветских настроений, пришел открывать памятник Александру Солженицыну на Таганке.

Вот такие наступили времена. И суть природы перемен в сознании современной «крымнашевской» России как раз и проявилась в том, что никто иной, а именно губернатор Магадана, столицы сталинского Гулага, восстал против правды о преступлениях сталинизма и сказал, что все это, о чем писал и рассказывал Александр Солженицын, враки, что советская власть не только никогда не морила голодом и холодом инакомыслящих, а, напротив, всячески его, инакомыслие, поддерживала. Высказывание губернатора Магадана Носова является вызовом не просто исторической правде, а совести, ибо он не может не знать, что он каждый день ездит по дорогам области, под которыми до сих пор сокрыты сотни трупов замерзших узников магаданских лагерей. И я думаю, совсем не случайно в «Архипелаге Гулаг» Солженицына из всех примеров жестокости, пренебрежения энкаведэшников к жизни заключенных самым впечатляющим является рассказ о жизни и смерти в следственной тюрьме на 506-м километре от Магадана. «Зима с 1937 по 1938 год. Сорокоградусные морозы. Деревянно-парусиновый поселок, то есть палатки с дырами… Пачка новых обреченных на следствие, еще до входа в дверь видит: каждая палатка в городке с трех сторон, кроме дверной, обставлена штабелями окаменевших трупов!.. Перед обедом дежурный надзиратель кричит в дверях: „Мертвые есть?“ – „есть!“ – „Кто хочет пайку заработать – тащи!“ Их, мертвых, выносят и кладут поверх штабеля трупов. И никто не спрашивает фамилии умерших».