В шутку она говорит, что с этим платьем она «стала настоящей женщиной». У нее никогда не было такого платья, и в нем ей пришлось учиться двигаться иначе, чем она привыкла (поскольку туфли были на каблуке, а юбка – совсем не то, что брюки). Более того, участница исследования признается, что в платье почувствовала себя другой, более женственной. Наряд действительно чрезвычайно традиционен, именно такое платье считается женственным, и многие женщины сочли бы, что его легко и удобно носить. Дж. Джиллис, исследовавший семейную жизнь современного западного общества, указывает на несоответствие между идеализированным образом семьи, увековеченным мифами и ритуалами, и реальными семьями, в которых мы живем (Gillis 1996: xv). Первая служит идеальной моделью для реальных повседневных практик семейной жизни (см. также: Miller 2001). Точно так же и здесь: Мари никогда раньше не стремилась осознанно быть женщиной или женственной, и теперь она пытается сделать это, используя наряд, нормативный для конвенциональной женственности, но не соответствующий тому, как женщины обычно, в большинстве своем, одеваются. Многие женщины не испытывают потребности сознательно конструировать свою гендерную принадлежность, она просто интегрирована в их повседневные практики. Янг (Young 2005) замечает, что «быть женщиной» и «быть женственной» – не одно и то же. Мари всегда была женщиной в смысле проживаемой и воплощенной гендерной принадлежности, но она не была открыто и подчеркнуто женственной (Young 2005: 6) в смысле соответствия ассоциированным с этим понятием социальным условностям. В рассматриваемом примере Мари стремится изменить себя и создать конвенционально прекрасный образ, и поскольку это ее первый опыт, она выбирает наряд, отвечающий наиболее очевидному представлению о нормативной женственности. Этот случай, наряду с остальными, демонстрирует главное свойство одежды, призванной изменить свою владелицу: она должна отличаться от базового гардероба. Мари преображает себя с помощью подчеркнуто нормативного наряда: так она открывает новые грани своего женского «я».
В рассмотренном выше случае редко надеваемая праздничная одежда позволяет Мари опробовать новую личность. Случается также, что выходной наряд и соответствующий дресс-код активируют аспекты личности, не находящие проявления в обычной жизни женщины. Кайзер (Kaiser 2003: 186) определяет идентичность как «структурированный набор характеристик, которые индивидуум воспринимает как представляющий или определяющий его или ее личность в конкретном социальном контексте». Облачение в одежду подразумевает позиционирование себя в рамках определенной социальной ситуации, и поэтому соответствующие ей сарториальные коды позволяют женщинам обретать разные идентичности. Соня – британка азиатского происхождения. Ей чуть за тридцать, она живет в собственном доме в Южном Лондоне со своим партнером, который работает бухгалтером. Когда Соня остается дома, чтобы поработать над диссертацией, она всегда надевает одну и ту же одежду; как правило, это мешковатые брюки и облегающие топы с высоким воротником темного цвета (она не любит обнажать тело, часто даже избегает топов без рукавов). Необходимость надеть что-нибудь другое служит поводом для напряженных размышлений и примерки нарядов у гардероба. В подобных случаях Соня прикидывает, как она смотрится со стороны. Дома обычно нет нужды выглядеть индивидуально: это желание связано у нее с представлениями о нормативных ожиданиях посетителей того или иного мероприятия. От Сони ждут, что ее наряд будет уникальным, лучше всего выражающим ее личность. Конформизм и индивидуальность, таким образом, противопоставлены друг другу. Отмечая противоречие между стремлением выглядеть похоже на других и желанием выделяться, Зиммель (Simmel 1971) выделяет две разновидности индивидуализма. В первом случае индивидуализм может пониматься как равенство, свобода от социальных ограничений и иерархий, при которой все вольны одеваться одинаково. Во втором случае, характерном для современного общества, индивидуальность отождествляется с уникальностью, с возможностью выделиться из толпы. По Зиммелю, эти две формы индивидуальности появляются постепенно в процессе исторического развития. Однако, если рассматривать их вместе, есть шанс, что в сфере культурно обусловленных ожиданий индивидуальное скорее будет интерпретироваться как уникальное. На деле, однако, люди зачастую одеваются очень похоже; то есть применительно к области практик следует говорить о другом типе индивидуализма, при котором все вольны одеваться одинаково. Люди одновременно подражают тому, что носят другие, и соответствуют ожиданиям, диктуемым социальным контекстом. Даже если они стремятся выглядеть уникально, эти усилия все равно выглядят как конформистский акт, как желание соответствовать дискурсу индивидуальности.