Почта с восточного побережья

— Что, сульчин жалко стало? — смеялся Авдей. — Так подавись ты сульчинами, Орся! Марью вон лучше пожалей. У меня еще два соболя имеется, на полгода хватит, купцы по ним слюну до полу развешивают…

В те денечки и сдружился он в Наволоке с Савкой Шишибаровым, воистину — черт с младенцем спутался. До Авдеева возвращения Савка в Наволоке первым драчуном слыл, тульской гармонией владел, девок, которые победнее, огуливал, удалью хвастал. Авдей ему что оглобля в спицы влез. В первое же гулянье, на николин день, подговорил Савка своих слободских подпевал Авдея от девок отвадить. Однако Авдей ребятам так наклюкал, что они до утра за банями у озера юшку отмывали. Савкино же самолюбие Авдей пощадил: отвел его в сторонку, все же не на миру промеж буркалок вмазал. Савка после этого неделю со своего двора не вылезал, потемкинский полтинник вперемежку с бодягой к переносице прикладывал. На том и дружба у них завязалась. Савка за Авдеем даже в Небылицы драться ходил, и Авдей ему от щедроты душевной конокрадские убежища показал на Цыганском болоте во время охоты.

И на второй свадьбе Орсиной вместе они гуляли, да так загуляли, что не приведи бог. Очнулся Авдей в уезде, в меблированных комнатах при «Расстанном» трактире. Крест на груди цел, голова чугунная, напротив харя косоглазая улыбается, колючим волосом заросшая — только нос один и торчит. Думал — это сам в зеркале, ан нет, харя чужим голосом заговорила:

— Не узнаешь Максима Косого, Авдей Егорыч? Знатно, браток, ты погулял! Еле мы тебя у посадских отбили, вызволили да сюда затянули. Ты уж прости — сонных капель в водку тебе плеснуть пришлось, иначе как тебя, битюга, застопоришь? Теперича вторые сутки спишь, пора и проснуться, Авдей Егорыч, у меня уж и банька готова.

Вот это кто — Максим с Язынца! Кузнец уездный и слесарь, юности ранней учитель.

— Стар ты, что ли, стал? — еле спросил Авдей.

Максим ухмыльнулся:

— Да и у тебя на груди крест серебряный, а и в усе серебро. Выходит, жизнь не сладка задалась, Авдей Егорыч? Пошли-ко в баньку лучше.

Выпарил Авдей из себя разную хмельную пакость, к Орсе возвращаться противно, вспоминать, как в уезде оказался, неохота, тут-то его и сосватали по старой памяти увести двух жеребчиков с Пронского отделения Хреновского коннозавода. Князьки калмыцкие заявку сделали, цену знатную предложили — и согласился Авдей, поехал с Васяткой Максимовым на дело.

Полмесяца он вокруг отделения крутился, подходы-отходы изучал, загон разведал, расположение конюшен, собак прикармливал, повадки сторожей заприметил, распорядок вызубрил. Темной ночью кинули они сторожевой собаке мясо с ядом, забрались на конюшенную крышу, затем через духовое окно — на потолок простильный, землю с соломой руками потихоньку разгребли, горбыли раздвинули. Авдей первым вниз спрыгнул: так и есть, пусто, как раз в денник для подсосных кобыл попал. Жеребцы в следующих стойлах мирно пофыркивают, молоденькие жеребчики, не злые еще. Фонарь в дальнем конце конюшни горит, возле сбруйной да кубовой комнат, где оба сторожа чай с мятой пьют. Васятка следом спрыгнул, с ближней двупольной двери запоры снял. Авдей через перегородку стойла перегнулся, руку с духмяным хлебом вытянул, будто жеребца погладить, а сам ему мигом верхнюю губу скрутил. Пока ошалел жеребчик от боли, Васятка ему стеганые торбаса на копыта, а вместо Авдеевой ладони — металлическую закрутку. Потом второго жеребеночка таким же манером, и Авдей повел их обоих в коротком поводу из конюшни, поскорее в заугольную тень, пока у них губы не онемели, не отнялись. А Васяткина задача — дверь изнутри закрыть как было, чтобы конюхи сквозняка не учуяли. Тут-то и выронил Васятка на булыжник запорный болт. Ему бы звон переждать, притаившись, а он не выдержал, в дверь рванулся. Сторожа выскочили на стук, за ружья схватились.

Авдей с жеребчиками уже к речке, где подручные калмыки ждали, спускался, когда услышал позади пальбу. Бросил он поводья молодцам, а сам назад. На загон сунулся, а там сторожа со всего отделения сбежались, фонари мельтешат, собаки лают, пули жакановские воздух навстречу сверлят. На землю бросился, пополз по-пластунски, да не успел, подняли там уже Васятку на сенные вилы, парнишка и не пикнул: видать, пуля раньше вил его нашла. Тут и в Авдееву сторону шальная стрельба перекинулась, а главное — собак спустили, пришлось к речке отходить, едва успел раньше собак в воду с головой бултыхнуться. Пулька одна проворной оказалась, погладила жарко руку выше локтя. Стерпел Авдей, на другой берег переплыл, не очень и радовался, что жив остался.

Через сутки окольными путями выбрался к кордону, где жеребчикам масть менять собирались, а там уже гостя с полицией ждут. Снова ушел. До дому добрался, отдал весь авансовый задаток Васяткиному отцу Максиму, погоревал вместе с ним да и убрался раны зализывать в сруб на Цыганское болото. А тут и война германская кстати началась.