Почти как люди

По дороге мы разговорились – я узнал, что Костя едет в Краснодар, к какому-то своему приятелю. Денег у него, как и у меня, было совсем не много, поэтому тоже добирался на попутках. В ответ на заданный вопрос, я принялся рассказывать о себе, одновременно с этим разглядывая своего нового попутчика. Хорош был Костя. Он отличался той самой, встречающейся сегодня так редко, особенной мужской красотой – высокий, мускулистый, с лицом, совершенно лишенным гламурного лоска, какой крепко вошёл в моду пару лет назад, а может и ещё раньше. Он был похож на капитана, только что вернувшегося из дальнего плавания, и теперь уверенно шагающего в сторону родного дома. Или на военного, побывавшего во многих горячих точках, и вот только вчера взявшего долгожданный отпуск. В общем, было в нем что-то настоящее, серьезное, исконно мужское, пропахшее порохом, выдолбленное чужими злыми кулаками, вылизанное колючим северным ветром, и сохранённое в целости и сохранности какой-нибудь любимой женщиной – одной на всю жизнь. Он был спокоен, но покой этот отличался от покоя пухлого очкарика, расслабившегося в кресле перед телевизором после очередного трудового дня. Это было тихое, непоколебимое спокойствие снайпера за миг до выстрела.

Спустя полчаса мы действительно вышли к железной дороге. Я думал, что дальше мы пойдем вдоль рельс, но Костя удивил меня.

– Здесь,– сказал он,– поезда сильно замедляют ход. Ходят в основном товарняки. И все идут на Краснодар. Понял?

– Понял,– ответил я, хотя ничего толком не понял.

– Влезем в какой-нибудь вагон, и долетим с ветерком,– пояснил Костя.

Так и случилось – идущий мимо грузовой состав основательно замедлил ход, и мы без труда зацепились за ржавые скобы лесенки, приваренные к боку одного из вагонов, а после вскарабкались по ней, перевалились через борт, оказались внутри. Особенно повезло, что перевозили не уголь и не песок, а какие-то мешки, на которых мы с Костей великолепно устроились. Грохот кругом стоял такой, что говорить было затруднительно, поэтому мы просто лежали, глядя в небо, и время от времени курили. Слова нам были не к чему. А на подъезде к Краснодару мы так же просто покинули поезд, и почти сразу попрощались – в этом месте наши пути расходились. И, вроде бы, ничего особенного не произошло, но почему-то я думал о Косте и на пароме, когда, перегнувшись через борт, любовался колышущейся громадой ночного моря, и потом, когда засыпал на деревянной лавке у Керченского автовокзала, и даже на Крымском пляже, когда лежал, подставив живот солнцу, и потягивал из горлышка ледяную газировку…

Вспомнил я его и теперь, стоя на трассе посреди Германии вместе с отправившейся на поиски приключений аборигенкой в интригующе короткой юбке. А зачем вспомнил – я и сам не знаю. Видимо, было в нем что-то такое, олицетворяющее человека в пути, человека дороги… И, наверное, мне очень хотелось быть на него похожим.

Однако все дело шло к вечеру, а на наше призывное размахивание руками отреагировала лишь одна машина. Мы сели в нее, и водитель (средних лет немец) провез нас вперёд по трассе километров двести, а затем высадил на странной автобусной остановке, стоящей чуть в стороне от трассы посреди поля. Раньше я думал, что такие остановки бывают только у нас на родине…

Потом я ещё какое-то время потратил на то, чтобы объяснить своей попутчице на мучительном английском, почему невозможно поймать попутку ночью (темно ведь, стоящих на трассе автостопщиков водителям не видно, они пролетают мимо даже не сбавляя скорости). И, в конце концов, лег на лавку под ржавым навесом, с удовольствием вытянул ноги, уснул – а проснулся ранним утром.

Лиз уже не спала, а может быть, она вообще не ложилась, побоявшись, что ее таинственный товарищ по несчастью вдруг набросится посреди ночи, и сделает что-то грубое и злое, раззадоренный короткой юбкой и узким топиком… Я подмигнул ей, а она лишь сдержано кивнула, достала сигареты.

– Дай и мне,– забывшись, попросил я на родном языке, но девушка поняла, протянула пачку.

Так мы сидели и курили. Молча, потому что молчу я вполне свободно на всех языках мира. Первая сигарета, выкуренная натощак, вопреки всем законам не ударила в голову, и даже не породила тошноту, потому что на дороге другие правила, и даже организм реагирует иначе на привычную отраву. Впрочем, я не знаю, как это объяснить человеку, никогда не бывавшему в подобных ситуациях. Жизнь на дороге – это совсем другая жизнь, существующая в рамках общего целого, и, при этом, от общего целого кардинально отличающаяся. Вторая жизнь, внутри первой, совершенно на эту первую не похожая. Необъяснимо – но факт.

***