Почти как люди

Стакан, в котором ещё недавно был виски, опять оказался пуст. Хорст уже не просто сидел напротив, а как будто растекался всем своим телом по стулу, и в теле этом уже, казалось, не осталось крепких, рельефных мышц – одна сплошная желеобразная масса. Вожак веселого студенчества прикрыл глаза и чмокал губами, постепенно утопая в вязкой хмельной дремоте, а насытившиеся глупым состязанием зрители уже давно разбрелись – из всех комнат хостела доносилась их пьяная, счастливая возня. Однако, едва я, чуть пошатнувшись, поднялся из-за стола, Хорст дернулся, мазнул по мне ласковым, промасленным взглядом, неумело полез рукой в карман и достал свой телефон. "Опять будет насиловать переводчик"– догадался я. И действительно – вбив в программу очередной запрос, он сам озвучил переведенное телефоном слово:

– Ешо!

Я покачал головой, мол, куда тебе ещё, дурень, и так уже налакался здорово. Но Хорст вновь полез в карман, а затем выложил на стол несколько смятых купюр, и властно повторил:

– Ешо!

Судя по всему, это были те самые деньги, что полагались мне за победу в состязании. Я потянулся к ним, но вожак резко и красноречиво придавил их уже почти пустой бутылкой виски.

– Ешо!

Все дальнейшее я исполнил словно на автопилоте, позволив уставшему разуму ослабить поводок, на котором обычно покорно выгуливалось тело. Не могу сказать даже, что я разозлился – на злость было лень транжирить и так уже изрядно отощавший запас душевных сил. Просто встал, подошёл к вожаку вплотную, правую руку свою по-дружески уложил на его левое плечо, и когда, почувствовав неладное, он начал вставать, резко вонзил ему свою левую точно в беззащитную печень. Люблю этот четкий боксерский удар, но в ринге применять его куда как приятнее. По сравнению с болью от меткого попадания в печень, боль от удара, скажем, по яйцам – это так, смешное недоразумение. Я, конечно, не садист, но всегда был убежден в том, что искусство умело драться равно искусству плотской любви, ибо всякий человек обязан уметь мастерски дарить ближнему своему не только наслаждение, но и боль. А профанов и в том, и в другом вполне заслуженно стыдят.

Хорст хрипло булькнул, и с размаху уселся обратно на стул – моя рука на его плече удержало пьяное тело, чтобы оно не обвалилось на пол. Я коротко огляделся, но нет, никто не обратил внимания на случившееся, да и вообще, рядом никого не было. Тогда я ловко цапнул со стола бутылку с остатками виски, и деньги под ней, а затем выскользнул в прихожую, и уже собрался было исчезнуть, как вдруг заметил Лиз – она выглядывала из туалета с детским удивлением на лице. Я не удержался – махнул ей рукой на прощание. Не поминай лихом, девочка, ведь в дороге всегда так – сошлись две судьбы, потерлись друг о дружку, а потом разошлись на первой же развилке, чтобы никогда уже не пересечься под этим небом, даже не вспомнить о встрече…

И опять, уже на лестнице, мне вспомнился Костя.

***

Вокзал ("бангхофф" по здешнему, или что-то вроде того) был совсем пустым, и почему-то весь залит бледно жёлтым светом. Это сочетание безлюдья и странного света порождало внутри странные чувства, словно все вокруг – мираж, который вот-вот пропадет, а на его месте окажется… Не знаю даже, что. Что-то привычное и родное до рвотных спазмов.

Я купил билет до Дрездена на ближайший поезд, отправляющийся через пятнадцать минут, и ещё денег хватило на пачку сигарет из железного автомата в углу зала ожидания. На перроне тоже совсем никого не было, и так же все было залито жёлтым светом – я даже поискал взглядом где-то над собой установленные театральные софиты, подкрашивающие свой свет специальными линзами, но их не нашлось. Обыкновенные лампы, дающие, черт знает, почему, необыкновенный свет. А может это играет с моей головой поглощённый виски? Не знаю. Я даже привычного опьянения не чувствовал, хоть выпил довольно много. А почему нет людей? Наверное, из этого городка не принято никуда уезжать в такое позднее время. И приезжать в такое позднее время в него тоже, видимо, не принято. А я – чужак. Мне можно.

Подошёл поезд, и едва с приятным, мягким шорохом в сторону отползла механическая дверь, я заскочил в вагон. Внутри, как и на перроне, было пусто, но странного жёлтого света не было, а был обыкновенный, приятный… Вагонный. Я занял первое-попавшееся место, сунул проскользнувшему мимо контроллеру билет, и с удовольствием откинулся на спинку мягкого кресла, как только поезд тронулся. За окном шевелилась чернота с редкими проблесками встречных фонарей, и ничего за стеклом не было видно, кроме моего собственного отражения, на которое я и засмотрелся. Кто ты, парень? Как тебя зовут? Как ты здесь оказался? Смешно…