Почти как люди

По проходу между креслами брёл, пошатываясь, тромбонист Александр Сергеевич Радищев – один из наших ветеранов сцены, воспитавший уже не одно поколение тромбонистов – в коллективе фигура уважаемая и, в общем-то, неприкосновенная. По крайней мере, неприкосновенная до вчерашнего дня, ибо теперь у него под глазом красовался внушительных размеров синяк. Сразу же, словно ветер, прошелестевший в кронах деревьев, по салону пронесся таинственный шепоток: "Гусля! Гусля!". Гусля – еще один наш тромбонист, и, к тому же, бывший ученик Александра Сергеевича, сидевший здесь же, на галерке, невнятно выругался себе под нос, и отвернулся к окну.

– Причем тут Гусля?– спросил я.

– Как причем?– Толик разгоряченно зашептал мне на ухо,– они вчера все вместе пили, а я как раз мимо проходил, и слышал, как Гусля громко так, не таясь особо, заявил: "Александр Сергеевич, скажите пожалуйста, можно я вам въебу? Не поверите – всю жизнь мечтал, пока у вас учился!".

– А Сергеич что?

– А Сергеич отшутился как-то, и тихонько спать ушел. Значит, всё-таки, настиг его Гусля… Не пожалел учителя…

Я улыбнулся, закрыл глаза.

После того телефонного звонка Февраля, вздумалось мне выйти покурить – не на поиски новых приключений, а так, последняя сигарета перед сном, не более. Спускаясь же по лестнице (лифтов ждать не хотелось), я встретил Александра Сергеевича, вернее, тело Александра Сергеевича, которое волок вверх по ступенькам Гусля. Тело это время от времени принималось сопротивляться, а иногда даже выдавало длинные грозные тирады на странном языке, не похожем ни на один из тех, что мне доводилось слышать.

– Тебе помочь?– спросил я.

– Сам справлюсь,– буркнул Гусля,– тяжёлый дед, блин.

Я пожал плечами и двинулся дальше, а спустившись на один лестничный пролет, услышал тот самый, ни с чем не сравнимый звук, с которым крупногабаритное, в дупель пьяное человеческое тело сдается-таки под гнетом закона всемирного тяготения. На всякий случай, я вновь поднялся по лестнице, и обнаружил лежащего лицом на ступенях Александра Сергеевича, и стоящего над ним, тяжело и озлобленно вздыхающего Гуслю.

– Помощь все ещё не нужна?

– Справлюсь,– угрюмо повторил Гусля,– подумаешь- уронил слегка.

– В его возрасте такие падения могут быть чреваты.

– В его возрасте водку жрать, как кобыла, чревато.

Спорить я, разумеется, не стал.

– Все на месте?– раздался усиленный динамиками под потолком салона голос инспектора,– проверьте каждый своего соседа.

– Шуры не хватает,– крикнул кто-то.

И сразу вслед за этим в автобус влетел Шура – сбивчиво извиняясь, лихорадочно пожимая протянутые руки, он прошел по проходу в другой конец салона, даже не взглянув в мою сторону, но одного только его появления мне хватило, чтобы из плотного тумана, которым были, словно саваном, надёжно прикрыты события вчерашней ночи, проступили контуры чего-то зловещего, рокового…

И я вспомнил то, от чего, наверное, так старательно заслонялся дымкой блаженного, условно похмельного беспамятства все это время.

***

Покурив на сон грядущий и поднявшись на свой этаж, я впал в некоторую задумчивость – напрочь вылетел из головы номер моих апартаментов. В сущности, ничего удивительного – сколько уже было, и сколько ещё будет таких отелей и гостиниц, в которые мы прибываем ночью, чтобы с утра уехать… А едва этап заселения пройден, нужно спешить в магазин, чтобы потом праздновать, праздновать, праздновать… Кто ж будет все это время держать в голове номер собственной комнаты? К тому же, его всегда можно узнать на рецепции. Но сейчас опять спускаться вниз почему-то не хотелось, и я положился на ту таинственную путеводную звезду, что указывает дорогу в любой точке земного шара, в любое время суток всем пьяным доходягам, напрочь забывшим куда и зачем им нужно идти, и, вопреки всему, всегда (ну, или почти всегда) попадающим именно туда, куда им и требуется. Отчётливо мне запомнилось лишь то, что дверь своего номера я оставил слегка приоткрытой. Пройдя несколько шагов по коридору, я действительно обнаружил приоткрытую дверь, и, весьма довольный собой, вошёл в номер. Желание сразу же, не раздеваясь, плюхнуться на кровать, было чертовски велико, но тело просило о последней на сегодня услуге, и я завернул в туалетную, а по совместительству ещё и душевую комнату.

Открывшаяся картина в первый миг поразила меня своей простотой и логичностью, с лёгкой примесью безумия- в наполненной до краев ванне лежал в одежде буддист Шурка, и с каким-то блаженно-мечтательным выражением на лице то так, то эдак примерял к своему запястью узкое лезвие складного перочинного ножа. Завидев меня, он широко улыбнулся, и тихо, даже кротко спросил:

– Может ты знаешь, как лучше резать- вдоль, или поперек?

После нескольких секунд отчаянного осмысления происходящего, я тряхнул головой, разгоняя сгущающиеся в ней тучи пьяного бреда, выматерился, дабы хоть как-то снизить градус явной нереальности ситуации, после чего ответил:

– Говорят, лучше поперек. Но не знаю – не пробовал.