Почти как люди

А спустя ещё полминуты я уже вытаскивал совершенно не сопротивляющегося Шуру из ванны, предварительно отобрав у него нож. Буддист не переставал широко улыбаться и покачивать головой в такт каким-то своим мыслям, даже когда уже сидел на мокром кафельном полу, внимательно наблюдая, как я выпускаю из ванны воду.

"Когда происходят такие вот дурацкие, злые чудеса,– решил я,– нужно вести себя как можно логичнее и спокойнее. Тогда наваждение просто обязано потерять свою силу".

– Шурка, а что ты делаешь в моем номере?– бросил я пробный камень.

– Это не я у тебя, а ты у меня,– ответил он.

Так, значит с номером я, всё-таки, ошибся. Хотя сейчас это уже значения не имело.

– Допустим,– я кивнул,– тогда следующий вопрос: какого хрена ты тут устроил? Или, может быть, я что-то не так понял?

– Надоело,– честно и удивительно просто признался по-прежнему сидящий на полу Шура,– а ещё мне жена звонила. Ей, судя по всему, тоже надоело.

– Что надоело?

– Ей? Да все, наверное. И ещё там какой-то солидный, молодой, перспективный образовался… Вроде бы как-то с торговлей связан… А может, я что-то путаю…

– Подожди,– я вновь нелепо потряс головой,– у вас же дети, там, квартира… Нормально же было все, как у людей?

– Почти.

– Что почти?

– Почти как у людей. А теперь вот так…

– И ты что, из-за бабы вот это все?– солнечные лучи фактов никак не хотели пробиваться сквозь жирные грозовые тучи алкогольного опьянения.

– Она все-таки жена моя,– был ответ,– да я и привык как-то…

– Так, ладно,– мне, наконец, удалось взять себя в руки,– пойдем в комнату. Тебе, во-первых, переодеться в сухое надо, а во-вторых выпить. Выпить-то есть что?

Шура покорно кивнул, молча поднялся и прошел в номер, оставляя мокрые следы. Я – следом.

– Ну удумал, стервец,– бормотал я, пока Шурка со своей обычной медлительностью стягивал мокрую одежду,– ну начудил. Тебе бы стихи писать, или, там, мелодрамы, романтик хренов. В ванну вены вскрывать полез – это ж надо… Перочинным, мать его, ножом… Ну, фантазер…

Шура даже не пытался оправдаться.

– Из-за бабы!– продолжил уже громче негодовать я, чувствуя, как закипает внутри праведный гнев,– да ты хоть знаешь, скольких вот так же бросают? Если бы после этого каждый счёты с жизнью сводил, человечество уже давно бы вымерло! В конце концов, сук много, но ты-то такой один! Один-единственный, понимаешь?

Шура переоделся, достал откуда-то пузатую стеклянную бутылку.

– Это что?

– Джин.

– Вот и славно. Давай-ка по пятьдесят, для начала.

Выпили. И вдруг неудавшийся самоубийца заговорил – тихо, смущённо, сбивчиво…

– Дело не только в ней, ты пойми. Посмотри на нас со стороны. Нет, ты посмотри, посмотри… Кто мы такие? Как мы живём? Это ведь все не в серьез, все понарошку, понимаешь? В шесть лет я уже дул в свою дудку. И в пятнадцать дул. И в двадцать пять. И потом тоже дул. Я всю жизнь, сколько себя помню, варился в этом мирке с такими же, делал одно и то же, и ни о чем другом не думал. Мы с пеной у рта, или даже с кулаками выясняем, кто лучше сыграл очередное соло, мы спорим о музыке, обсуждаем бывшие и будущие халтуры, смеемся с историй, рассказанных нашими же коллегами об очередной чьей-нибудь пьяной выходке, мы обкладываем матом дирижёров, а после удачного концерта, на котором нам довелось побывать, можем всю ночь напролет делиться собственными впечатлениями…

– Не вижу в этом ничего плохого.

– А я вижу!– Шура слегка повысил голос,– мы даже отношения заводим преимущественно с себеподобными, понимаешь? Образуются семьи, рождаются дети, и дети эти тоже становятся музыкантами, и дети детей. Мы все как будто живём в одной большой резервации, а все, что за ее пределами, нас вообще не заботит. Мы даже предпочитаем об этом не думать, наверное, потому что боимся. Мы, понимаешь, как ясельная группа в детском саду… А детский сад, это ведь тоже, по сути, резервация детства в большом, взрослом мире… Нам плевать, что творится за пределами, мы настолько поглощены своими игрушками, раскрасками, и прочими забавами, что всего остального для нас попросту не существует…

– Шурка, ну и что?– я пожал плечами, плеснул себе в стакан ещё джина,– да, мы, наверное, как дети, это ты здорово подметил. Но кто виноват? Объясни мне, как можно повзрослеть в этой самой, как ты говоришь, резервации, где сорокалетние мужики на спор переползают коридор голышом, где люди пытаются вскрыть вены перочинным ножом, где, в конце концов, вопреки всем законам природы, ценятся не бицепсы, рост, цвет глаз, сила, ум, и не размер груди, жопы или члена… Хотя это тоже, но во вторую очередь… А в первую ценятся красивый звук, интонация, чувство ритма… Да, наверное, это не очень нормально, но мы ведь так привыкли…