Почти как люди

Когда вся наша делегация выдвинулась из отеля, было уже около восьми часов вечера. Небольшой немецкий городок уже готовился ко сну – гасли лампы в маленьких магазинчиках, вспыхивал теплый свет в окошках трёх и четырехэтажных домов, машин и прохожих на улицах становилось все меньше. Мы шли бравой шеренгой, шумно и весело обсуждая какую-то ерунду – встречающиеся нам по дороге немцы сразу торопились перейти на противоположную сторону. На протяжении всего пути мы два или три раза дружно закуривали, один раз завернули в маленький магазинчик, где напуганная нашим появлением молодая немка суетно продала нам пиво, и ещё один раз сделали привал для справления малой нужды у мусорного бака. В общем, примерно через час мы уже были у завода. Какое-то время еще пришлось потратить на объяснения с пожилым, упитанным охранником на проходной, причем по-английски кое-как изъяснялся Толик, а все остальные описывали руками широкие круги, то есть показывали колеса, и искренне недоумевали, почему нас не понимают. Однако, на территорию завода всё-таки пропустили. После не слишком долгих поисков, мы оказались в помещении, больше всего похожем на самый обыкновенный гараж, где сидели и курили на здоровых, толстых шинах двое работяг. Полпальца жестом подозвал их к нам – работяги повиновались и подошли. Вперёд вышел Таран, сразу дав понять, что именно с ним предстоит вести переговоры.

– Гутентаг!– выпалил он, и смерил работяг тяжёлым, как шпала, взглядом.

Немцы насторожено пожали протянутую руку. Повисла пауза.

– Гутентаг!– ещё раз зачем-то гаркнул Таран.

– Да ты по шпаргалке читай, бляха муха,– подсказал Полпальца.

Таран выругался и принялся шарить по карманам в поисках бумаги с нужным текстом, а отыскав, церемонно развернул мятый листок и с натугой произнес слова чужого языка. Только после этого работяги вроде бы расслабились – возможно, их успокоила родная речь из уст угрюмого амбала, а может обещанная бутылка водки. Не знаю. Но, так или иначе, один из них даже улыбнулся, и залопотал что-то по-английски.

– Говорит, что начальник их уже ушел домой,– перевел Толик,– но они могут позвонить ему, и если мы подождем пару часиков, то начальник вернётся и наверняка продаст нам колеса.

Таран громко прочистил горло и сплюнул себе под ноги, что, видимо, выражало крайнюю степень удовлетворения.

А вновь выйдя на улицу, мы обнаружили дождь. Мелкий, но холодный, он осыпался с неба вопреки всем прогнозам погоды, как, впрочем, почти всегда.

– Может, пока вернёмся в отель? Зачем под дождем мокнуть?– предложил я.

– Нафиг надо, малый,– Полпальца пожал плечами,– нам и тут не западло подождать ихнего главного.

– Зато в отеле можно немного выпить. А здесь все магазины уже закрыты.

– Резонно.

И мы двинулись обратно в отель. Что примечательно, дорога назад заняла у нас не более пятнадцати минут.

***

Едва мы вошли в отельный холл, нас сразу привлекли голоса и тихий, мелодичный звон сталкивающихся друг с другом стаканов- звуки долетали от бара, отделенного от вестибюля тонкой стеклянной стеной. Не сговариваясь, мы пошли туда.

За единственным занятым столиком сидел заслуженный ветеран сцены, Александр Сергеевич Радищев, воспитавший не одно поколение тромбонистов, но сам уже постепенно отходящий от дел. Рядом с ним сидел Гусля- оба о чем-то громко, оживленно, но уже не слишком членораздельно беседовали, не забывая при этом время от времени опорожнять и наполнять вновь свои стаканы. Наше появление было встречено радостным возгласом:

– Ребята, давайте к нам! Ну что вы, как не родные, в самом деле?!

Мы расселись, Таран водрузил на стол обещанную работягам бутылку водки.

– Зачем? А как же…– Попробовал протестовать Толик, но протест был тут же отклонен.

Разлили по стаканам, принесенным усталым, полусонным барменом.

– Ну, будь здоров без всяких докторов!– провозгласил Александр Сергеевич, поправив вечно сползающие на кончик носа очки.

Чокнулись, выпили. Как и всегда, потек плавный, не требующий особых умственных усилий разговор.

– Хороший вчера портвейн был,– ударился в воспоминания Гусля- густой, как кисель, и пился легко. Зато в голову давал- что твой спирт!

– Потому что португальский,– наставительно изрёк Александр Сергеевич,– вообще, по-моему у них в Португалии все хорошее. А почему? Да потому что не жизнь, а песня. Живут себе, на берегу моря, апельсины с деревьев рвут, портвейн пьют… Красота! И, естественно, ленивые все, поголовно, потому что от такой певучей жизни и облениться не грех.

– Ленивые,– подтвердил Гусля.

– Но лень эта не такая, как у нас, а какая-то особенная… Приморская, понял? Со вкусом того же портвейна!

– Я тоже ленивый, бляха муха,– заметил Полпальца, вертя в руке стакан,– и портвейн тоже люблю, и море. Всегда знал, что есть во мне что-то португальское…