Муся ничего не делала, ничего, только смотрела список продуктов. Шофер Васька с поварихой ездили на рынок в Малаховку. Выгружались по часу, не меньше. Три холодильника в доме и здоровенный погреб – как прокормить такую ораву? А эти… в смысле, гости дорогие, вели себя как хотели. Как у себя дома, ничего не стесняясь. И интрижки заводили, и… всякое было. И это все при мне, при ребенке. По всему участку были расставлены шезлонги и раскладушки. Валялись, кто где хотел. Играли в пинг-понг, в бадминтон. Меня не приглашали. Меня вообще никто не замечал. Я не про гостей – им-то что! Болтается что-то под ногами – и ладно. Я про мать, Мусю. Ей было не до меня. Да и отцу, если по правде, тоже. Так, погладит по головке и отправляет спать. А мать даже этим не озадачивалась. Как лягу, так и хорошо. А по ночам орали как резаные – то спорили, то ссорились, то ржали, как кони. Им было весело.
Мне кажется, я ей вообще мешала. Подслушивала сплетни, лезла в разговоры, хотела на речку, в лес. Есть хотела. Книжку почитать на ночь.
Нет, голодной я не ходила – кормила меня повариха. Нальет супу и плюхнет тарелку. Теперь понимаю – некогда. Замученная была, задерганная. Прислуге было не до меня, у всех куча дел. Отец мне шмотки привозил, только ходила я замызганная, в грязных платьях. И нечесаная. Волосы длинные, густые и все в колтунах. Мать злилась, драла волосы и в конце концов остригла меня под горшок. Накануне школы, представляешь! Я рыдаю, а она ржет:
– Ты и так красавица, Алка! Не реви!
Читать я не умела, так и пошла в школу неграмотной. Стыдоба. Все читали, кто по складам, кто бегло. А я букв не знала.
Сезон у них завершался в конце сентября, и первого сентября в школу меня привел папашин шофер. А форму купили накануне, тридцать первого, потому что я устроила настоящую истерику. Купить купили, а подшить не успели. Так и нацепила – платье ниже колен. Стыдно было до слез. Голова обрита, платье велико, гольфы не белые, синие. Портфель дурацкий, черный, мальчиковый. В общем, красавица. Как Муся и обещала.
В конце сентября гулянки заканчивались, во всяком случае, в Москве гуляли скромнее, не с прежним размахом, тридцать человек в квартире не разместить. А десять – так, мелочь. Словом, не разгуляешься. Ну Муся и тосковала.
В общем, каждой весной я эту дачу ждала, как Голгофу. А в третьем классе меня стали отправлять в лагерь на все три смены. С одной стороны, это было прекрасно. А с другой… В родительский день они не приезжали – забывали, наверное. Посылок и писем не присылали. Раз за смену приезжал шофер Вася и привозил печенье, конфеты, вафли и яблоки. Писем мне не передавали. Потом мать сказала: «А зачем? Мы знали, что все хорошо. А если бы что случилось, нам бы сразу же сообщили!» А к другим родители ездили каждые выходные, первую черешню привозили, персики. Домашние пирожки. А я смотрела на это и… убегала в лес пореветь.
Вот ты говоришь – сирота. А я при живых, да еще и при богатых родителях была сиротой!
А потом папу посадили, и через несколько лет он умер. Написали, что от инфаркта. Муся не верила, а я – да. Как ему выдержать все, что случилось? Муся совсем сникла, сдалась. Ну и все остальное закончилось – приятели, друзья, накрытые столы, карты, танцульки. Всех как волной смыло. Кончилась веселая жизнь, а утешать рыдающую Мусю неинтересно. Ни одного гостя! Кроме твоей бабки Сони. Только она возле матери и осталась. А те смылись – пиры-то закончились! Не на что было пировать! Ни икры тебе, ни осетрины, ни дорогих коньяков. Это же прилипалы такие, приживалы, такой тип людей. А мать моя говорила – друзья! А где были те друзья, когда она овдовела и стала нищей? Мать, правда, стала болеть, это было. Совсем растерялась – раньше был муж, были деньги, все было. А теперь? Как жить, как выживать? Ну и ничего лучше, чем отдать меня дядьке, она не придумала! В общем, меня отдали отцовской родне! Просто отдала, и все, как вещь, старую куклу, – собрала чемодан и отправила! А мне было десять. Возраст, когда нуждаешься в матери. Впрочем, в матери нуждаешься всегда. Четыре года, Аля! Четыре года я жила в чужой семье! Прекрасной семье, но – чужой! В провинциальном Житомире. А как я скучала по Москве!
Потом я взбунтовалась – переходный возраст – и захотела домой. Такое устраивала – бедные родственники! Достала их, они меня и вернули. И, кажется, перекрестились. Когда я вернулась, мы с Мусей окончательно поняли, что совершенно чужие. Я отвыкла от нее, она привыкла быть одна и ни за кого не отвечать. Поэтому я и замуж рано выскочила, только стукнуло восемнадцать. Чтобы был близкий и родной человек. Всегда рядом.
С матерью мы так и не подружились, отношения не наладили. Не могла я простить и забыть.
Сразу родила Максима. И тут она зашевелилась, сообразила – вот она, родная душа! Дочь упустила по молодости и глупости, а внука уж нет, не отдам! Ну и нам, молодым дуракам, хорошо – какой нам ребенок? В башке только гулянки, киношки, жажда свободы. Ну и отдали мы ей Максимку – воздух, лес, родная бабушка, с ума сходящая от любви. И нам хорошо, и ей счастье!