Почти цивилизованный Восток

Эдди хмыкнул и, склонившись, поинтересовался у Эвы:

– Сама-то дойдешь? А то ведь босая…

Только теперь Эва поняла, что и вправду все это время была босиком. Что туфли ее остались в доме, даже не ее, а чужие, которые ей позволили носить.

На сцену ее выпихнули без них.

И в одной рубашке.

И… маменька точно упадет в обморок. А отец разозлится, правда ничего не скажет. Никогда он ничего не говорил. Но точно разозлится. И тогда всем станет неуютно, а у маменьки еще и голова болеть будет три дня.

И…

– Дойду, – решительно сказала Эва.

Ведь не холодно же.

Почти.

Там, в чужом доме, было даже тепло. А еще нервы. На нервах не только об отсутствующей обуви забыть можно. Потом ей очень хотелось скорее уехать, и… и снова было не до туфель.

Она решительно сделала шаг. И конечно же, сразу наступила на что-то острое. Ойкнула и… вновь ойкнула, когда Эдди подхватил ее на руки.

В том романе дикий благородный шаман тоже нес графиню на руках. Через пустыню. И это казалось романтичным, а теперь подумалось, что ему, бедному, наверняка тяжело пришлось. Графиня по пути еще и умирать решила. Дура. И так трудно через пустыню такую цацу волочь, да еще и умирающую. Почему тогда Эва восхищалась? И куда восхищение подевалось? И что ей теперь делать-то? Она ведь не легкая. И не хрупкая, в отличие от книжной графини. Плюс ко всему это еще и неприлично!

Ладно, если бы и вправду через пустыню, но тут же город!

Цивилизация!

Вдруг увидит кто.

– Слушай, – окликнула Эдди дама в розовом. – А что там тебе напредсказывали?

– Не трынди, Милли. А ты не ерзай. – Это он уже Эве. – Скоро придем.

Эва кивнула, хотя и сама не отказалась бы узнать, что там ему напредсказывали. Маменька вот как-то обратилась к провидице, и Эву с собой взяла. И та женщина в черных одеждах, строгая и пугающая, лила воск в воду, а потом еще палец Эве пробила иглой.

И предрекла удачное замужество.

Очень выгодную партию.

Мама потом долго и скептически Эву разглядывала, вздыхала и больше к провидице не брала. Да и сама не ездила.

Эва вновь поерзала, но тут же спохватилась и затихла. Еще уронят. А вообще, конечно, так себе способ передвижения. По дорожке от ворот до дома еще ничего, а вот через пустыню таким манером – спина же затечет. И ноги.

И…

Дверь открылась.

– Привет, – сказала Эва брату и рукой помахала. – А я вот… вернулась.

Ее поставили на ноги, и она с трудом подавила желание вцепиться в Эдди. А еще спрятаться за него. Даже подумалось: хорошо, что он такой огромный. Прятаться за таким – одно удовольствие.

– Вижу, – сказал Берт и сгреб ее в объятия, сдавив так, что дышать невозможно стало.

Эва только и смогла, что пискнуть.

– Чарльз, я… – Брат не находил слов, чтобы выразить благодарность. – Идем.

Он наконец отпустил Эву.

А затем, спохватившись, сам поднял ее на руки. Да что за… у нее ноги имеются, между прочим! Пусть даже не слишком чистые, но стоять-то она способна.

И ходить.

– Мелкая, я так волновался! – Берт внес ее в дом. И там поставил на пол.

Так-то лучше.

– Жива?

Эва кивнула.

– Цела?

Она опять кивнула. Наверное, надо что-то сказать. Такое. Душевное. Соответствующее моменту. Она ведь пыталась заранее придумать речь. И даже немного получилось. Но теперь все заготовленные слова разом вылетели из головы.

Прав был учитель.

Бестолковая она.

И с дырявой памятью. И…

– Теперь все будет хорошо… – Берт вновь ее обнял. – Я не позволю тебя обидеть. Никому!

И Силой повеяло.

Да что с ним такое? Берт, конечно, не папа, но раньше никогда себе не позволял подобных эмоций. Да еще и при посторонних.

– Девочка моя! – Маменька выплыла в холл, и желание спрятаться стало почти непреодолимым. – Девочка…

В обморок, что ли, упасть.

– Мама! – Эва позволила себя обнять. И сама обняла. И все-таки расплакалась, хотя плакать совершенно не собиралась. Да и слез-то не было. Не было, не было, а потом как взяли и потекли.

Ручьями.

Стыд-то какой!

– Целитель ждет. – Маменька приподняла полу Эвиного плаща и нахмурилась. – Идем. Тебе нужен отдых.

– И ужин! – крикнула та, в розовом платье. Милли, кажется. – Ужином ее тоже покормите, пока совсем не отощала… что? Я не думаю, что ее там разносолами пичкали. И вообще…

В животе вдруг заурчало, а Эва подумала, что и вправду не отказалась бы от ужина.

А еще лучше, если он будет общим.

И…

И маменька решительно взяла Эву под руку.

– Несомненно, дорогая, но сначала целитель!

Послушать, о чем станут говорить, не получится.

Жаль.

А если потом Берта спросить? Или не Берта…

– Мама. – Эва вытянула руку, показав серую полосу браслета, который не сказать чтобы мешал, но все же был лишним. – Снять бы.

– Сперва целитель! И умываться… Господи, Эва, на кого ты похожа? Хорошо, что на тебе плащ. Это просто-напросто неприлично!

Эва прикрыла глаза, слушая такое знакомое, такое успокаивающее ворчание маменьки.

Она дома.

Она действительно дома!

Старший Орвуд слушал молча. Внимательно. Иногда кивал, соглашаясь то ли с Чарльзом, то ли с какими-то своими мыслями.

За окном забрезжил рассвет. И серые тени метались по ту сторону стекла. Чужая Сила давила, пусть даже хозяева и сдерживали ее. Но сам этот дом давно и прочно пропитался ею.