– Мы… ехали. Долго. Железной дороги еще не существовало. Да и сами по себе места там специфические. Нам не были рады, но в какой-то момент мы оказались в орочьем поселении. Я помню, как очнулся. Горы. Не сказать чтобы высокие, но темные, черные почти. Небо. Звезды. Костер. Дикарь напротив. Огромный, как эти горы. И… и понимаешь, что вот он – их часть. И этой земли. А я так, пришлый. Он еще смотрит этак с насмешкой. И видит всего тебя насквозь. С планами этими великими, которые на самом деле яйца выеденного не стоят. Но планы же…
– Вы…
– Я их убил. Тех, кого еще недавно называл братьями. Нет, сперва я хотел миром, мы же цивилизованные разумные люди. И можем договориться друг с другом. Так мне казалось. Я пытался рассказать о том, что чувствовал. Честно пытался. Про то, что они – на своей земле, в своем доме. Это мы гости. И всегда ими были. Про то, что нельзя вот так. От заразы погибнут не только воины, но и женщины, и дети. Я не хотел быть виновным в смерти детей, даже орочьих. На деле если, вживую, то от человеческих они мало отличаются.
Вот дерьмо.
И главное, поневоле начинаешь думать, что надо ли оно, такое знать? К чему чужие тайны, когда собственных девать некуда.
Но Чарльз промолчал. Снова. Кажется, молчание входит уже в привычку.
– Слово за слово… Мне отвечали. Про план. Про дикарей. Про новый мир, который стоит малых жертв. Про то, что земля нужна, что без нее не будет этого нового прекрасного мира. А я… я все отчетливей понимал, что не может быть никакого прекрасного мира на чужих костях. Я же все-таки некромант. Такие вещи никогда не проходят даром. В какой-то момент спор затих. Я даже решил, что… меня услышали. Мне сказали, что все хорошо, что мы можем идти. И что мою точку зрения нужно донести до всех. Что Братство решит, кто прав.
– Вы поверили?
– Я ведь цивилизованный человек. А цивилизованные люди верят другим цивилизованным людям.
Это, конечно, зря.
– Мы отошли от стойбища. Сутки, сутки по жаре. Вода теплая. Еще пахла так, неприятно. Я, помнится, подумал, что она протухла, – перед тем, как отключиться. Когда очнулся, был уже один. В прериях. Ни коня, ни… ничего. Оружие и то забрали. Записку вот оставили, что я предатель. И приговорен. Что если мне так дороги дикари, то надеяться я могу лишь на их милость.
Он дернул шеей.
– Я должен был сдохнуть там, в прериях. Без лошади, без воды. Но они как-то забыли, что я все-таки некромант. А в прериях довольно много павших лошадей. Хотя ехать на такой – сомнительное удовольствие.
– И ты…
– Впрочем, у мертвых лошадей есть одно преимущество. Они не знают усталости. – Орвуд сцепил руки, и суставы хрустнули. – Я догнал своих бывших товарищей.
Чарльз сделал себе пометку, что если случится ссориться с некромантом, то добивать надо сразу.
– Догнал и убил.
– Голыми руками? – Бертрам ошарашенно покачал головой.
– Некроманту не нужно оружие. Тем более когда он зол… Моя Сила выплеснулась и… в общем, я потом дам тебе почитать кое-какие книги.
Орвуд покосился на Чарльза, но тот сделал вид, что не слышит.
– Заразу я уничтожил. Они не успели донести ее. И знаешь, тот, кого я считал другом, очень удивился, увидев меня. Оказывается, я должен был умереть от яда. В воду подмешали. Этот яд лишал сил. Магических, физических. Мне предстояло очнуться и лежать, сдыхая на палящем солнце, ни на что не способному. А я взял и не умер… И я вспомнил того дикаря, который подал мне трубку. Он подал, я принял. И дым еще горьким показался. А дикарь сказал, что у меня есть выбор, что… Выходит, и вправду выбор был.
Он потер глаза.
– Когда я вернулся домой, то оказалось, что Братства больше нет. Дом, в котором располагался наш клуб, сгорел. Пожар. То ли свеча опрокинулась, то ли уголек выскочил из камина. Артефакты оказались разряжены, да и… Трое братьев задохнулись в дыму. Еще одного задавило рухнувшей крышей. Двое получили ожоги, от которых потом и скончались. Целители не помогли.
Чарльз повернулся к окну.
Туман почти истаял. И город просыпался. Там, за оградой, кипела своя жизнь. Звенел колокольчик на тележке молочника. Орал кот.
И вновь грохотали колеса.
– Вы не поверили?
– Нет, конечно. Маги немалой силы и не справились с пожаром? Чтобы тот, кто управляется с огнем как дышит, скончался от ожогов? А другой, способный если не гору сдвинуть, то почти, не выбрался из горящего дома? Не удержал просевшую кровлю? Пожар был лишь предлогом, а я решил, что кто-то из нас, из тех, кто остался в живых, осознал то же, что и я. Что мы едва не стали причиной катастрофы. Что наши изыскания, наши стремления – скорее во вред. И мы сами ничего по сути не знаем о людях, жизнь которых пытаемся улучшить. И вряд ли это возможно вообще… если и да, то не таким путем. Нельзя постоянно внушать доброту или сочувствие. Я просто послал цветы. Соболезнования. И сделал вид, что ничего не было.
– И делал вид многие годы.