Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Непогода, встреченная нами вскоре после выхода из Гонконга, оказалась предвестником тайфуна, захватившего нас уже недалеко от берегов Японии. Капитану удалось довести пароход до Симоносекского пролива еще до того, пока тайфун не разыгрался в полной силе, и стать под защиту берегов. Конечно, нечего было и думать входить в пролив при такой погоде, тем более что и лоцманы не рисковали выходить. Оставалось отстаиваться на открытом рейде у входа в пролив. Бросили якорь и стали. Топку остановили. Между тем тайфун все усиливался. Под напором ветра якорь начал ползти; явилась опасность, как бы нас не нанесло на подветренный берег, окаймленный зловещим буруном. Капитан решил бросить второй якорь, но для этого необходимо было подтянуться к первому. Задача нелегкая при том урагане, который ревел над заливом. Якорная цепь с трудом наматывалась на шпиль, а временами и вовсе останавливалась. Все это я узнал потом из рассказа одного из помощников капитана, руководившего операцией.

Для того чтобы ускорить подтягивание парохода, капитан решил подхватить якорную цепь еще стальным тросом от паровой лебедки, служащей для погрузки и выгрузки корабля, с тем чтобы совокупным действием двух машин побороть напор ветра. Согласование тяги двух двигателей, работа вообще деликатная при обычных условиях, почти невозможна во время бури. Как рискнул на нее такой опытный моряк, каким был капитан Кисель, для меня непонятно. По всей вероятности, у него были для сего особые причины и сделал он это не без умысла.

Случилось то, что нужно было ожидать: вследствие неравномерного распределения тяги стальной трос лебедки лопнул, от неожиданного толчка массивная якорная цепь, каждое звено которой не менее пуда весу, всей тяжестью своей ударила по чугунному шпилю, и тот разлетелся вдребезги, как хрупкое стекло. Я никогда не поверил бы тому, до чего может быть силен толчок от разрыва троса, если бы не имел перед своими глазами разбитый в мелкие куски сплошной чугунный вал около полуаршина в диаметре и таких же размеров правую тумбу. Это и было причиной того страшного грохота, который разбудил нас. Поспешно вновь развели пары, и тогда, дав машине ход вперед, капитан подтянулся к первому якорю, бросил второй, и опасность дрейфа к подветренному берегу была устранена.

Целые сутки стояли мы в виду берега, но без всякого сообщения с ним. Наконец, на вторые сутки, тайфун начал стихать, ветер быстро падал. Подошел небольшой японский пароходик, доставивший лоцмана и каких-то должностных лиц, все в черных респираторах. Оказывается, в Моджи свирепствовала в это время эпидемия гриппа, и японцы до сих пор прибегают к этому устарелому и, в сущности, мало действительному средству, которым пользовались наши деды.

В тот же день вошли в Симоносекский пролив и стали почти посреди него, имея с одной стороны Моджи, а с другой – Симоносеки.

Тут из английских газет мы узнали о крушении правительства адмирала Колчака, о его геройской смерти и о передаче им своей власти атаману Семенову, державшемуся еще в Забайкалье. Владивосток – пункт назначения «Могилева», таким образом, был еще в руках белых, до него было рукой подать, но выйти туда мы не могли, так как, по международным правилам, портовые власти не имеют права выпускать в море суда, потерпевшие известного рода аварию, среди которых фигурирует и порча шпиля.

Тотчас же по прибытии наших в Моджи был заказан новый шпиль, но отливка и установка его потребовали более трех недель. В это время события первостепенной важности следовали одно за другим с молниеносной быстротой.

Глава V. В Японии

На следующий же день нашего прибытия в Моджи на пароход явились агент Добровольного флота и помощник нашего морского агента в Японии; от них узнали мы подробности трагической смерти адмирала Колчака{250}. Относительно дальнейшей участи могилевских аргонавтов они ничего не знали, и для выяснения этого животрепещущего вопроса генерал Бобровский с капитаном Муравьевым отправились в Токио. Дня через три Бобровский вернулся, но ничего определенного не привез.

Как он рассказывал мне, наш посол Крупенский{251} встретил его очень неприветливо: очевидно, приход «Могилева» в то время, когда всякого рода забот и без того было достаточно, был для него совершенно некстати. Он не прочь был бы отделаться от «Могилева» тем или другим способом, переложить мертвое тело на чужую межу, как у нас делалось в старое доброе время, чтобы избежать следственной волокиты. Аргумент для сего у него с формальной стороны, быть может, был и правильный, но по существу вовсе не убедительный. Он исходил из положения о преемственности власти: адмирала Колчака не существует, но у него есть преемник{252}, которому он передал свою власть, атаман Семенов{253}, следовательно, никаких перемен в положении вещей, кроме смены личностей, не произошло, а поэтому нет никаких оснований к тому, что бы «Могилев» не продолжал своего следования во Владивосток, который находится в руках все тех же должностных лиц, которые были поставлены еще адмиралом Колчаком.