Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Первая поездка наша была, сколько мне помнится, в конце января. В Моджи в это время стояла довольно свежая, сырая погода, но морозов не было; не было и ни малейших следов снега на окрестных сопках. Такой же осенний или, если хотите, весенний пейзаж расстилался перед нами добрых три четверти пути, пока дорога шла вдоль берега Японского Средиземного моря[149]. Деревья, за исключением вечнозеленых, стояли без листьев; на апельсиновых и мандариновых желтели прошлогодние плоды; на рисовых полях торчали правильными рядами пенечки срезанного риса, на крутых склонах сопок параллельными ярусами лепились миниатюрные деревца японского чая. Затем, приблизительно километров за триста от Токио, на горизонте показывается гордость Японии, высочайшая из ее гор, потухший вулкан Фуджияма[150]. Хотя по высоте своей, около 3800 метров, гора эта занимает одно из скромных мест среди высот земного шара, но для Японии это великан. Уже издали была видна куполообразная вершина, покрытая ослепительным снегом, отливающим розоватыми и фиолетовыми тонами.

На параллели Фуджияма железная дорога отходит от берега, врезывается туннелем в горную цепь, подходящую в этом месте вплотную к морю, и выходит внутрь страны. Пейзаж меняется как бы по волшебству: все – и горы, и долины – покрыто снегом. Мороз градуса три-четыре, настоящая зима.

В Токио мы приехали к вечеру, когда уже стемнело. Сели на рикшей, так как это самый дешевый способ передвижения в Японии, и отправились в Central Hôtel, где Бобровский останавливался в свой первый приезд.

Вопреки своему названию, Central Hôtel находится почти на окраине города, но довольно близко от вокзала. Минут через двадцать езды по узким, скудно освещенным улицам и переулочкам квартала, состоящего большей частью из японских домиков и складов строительных материалов, которые в Японии состоят главным образом из бамбуковых жердей и больших листов фанеры, мы подъехали к гостинице, двухэтажному кирпичному зданию европейского типа.

Номер, который был заранее заказан для нас нашим военным агентом в Японии, полковником Подтягиным{254}, представлял довольно просторную комнату в два окна, с двумя кроватями и камином. Номер был взят с полным пансионом по десять йен с человека в сутки, таким образом мы поужинали в ресторане гостиницы и легли спать.

В комнате было довольно прохладно, так как окна в одну раму и притом еще английского типа – подъемные, свободно пропускали через широкие щели морозный наружный воздух. Приходилось поддерживать все время огонь в камине, ночью несколько раз, то я, то Бобровский вылезали из-под теплых покрывал, чтобы подбросить в камин каменного угля из стоящего около него жестяного ящика.

На следующее утро в восемь часов спустились мы в ресторан к breakfast’у[151], который по английскому обычаю состоял из холодного мяса, горячей каши, фруктов и чая или кофе с молоком, по желанию. Затем, взяв двух рикшей, дежурящих у гостиницы в чаянии седоков, отправились к военному агенту, жившему в центральной части города.

День был солнечный; выпавший накануне снег быстро таял, и ноги рикшей, обутые в легкие сандалии, хлюпали в жидкой грязи. Помню еще по первому моему путешествию, после Русско-японской войны, я всегда изумлялся тренировке и выносливости этих людей. Тогда мне приходилось видеть их под лучами палящего солнца, в Нагасаки, Шанхае и Сингапуре, как они, обливаясь потом, равномерной мелкой рысцой, ритмически сгибая руки в локтях так, чтобы не передавать колебаний своего корпуса колясочке, которая катится совершенно спокойно, пробегали без остановки целые километры. Теперь, едва прикрытые какими-то лохмотьями, полубосые, они такой же мелкой рысцой и так же безостановочно месили талый снег.

Я старался по возможности запомнить дорогу, для того чтобы вернуться пешком и ознакомиться поближе с городом, центром загадочной страны, столь непохожей теперь на то, чем она была еще не так давно, если вернуться к описанию ее во «Фрегате “Паллада”»[152]. Какие сюрпризы готовит она еще в будущем белой расе? Американские пушки насильно пробудили ее от многовекового сна. Не на свою ли голову Соединенные Штаты втянули ее в круговорот политической жизни? Не странным ли представляется тот факт, что Япония, которая замкнуто и совершенно изолированно от прочего мира жила много веков на своих островах, вдруг разрослась настолько, что ей стало невмоготу тесно: захватила Корею, залила южную Маньчжурию, волнами эмигрантов почти затопила Филиппинские и Гавайские острова, угрожает Австралии, перебрасывает их даже в далекую Америку. Единственным утешением в этом интенсивном росте страны служит то, что он несоответствен, а следовательно, и непрочен. Как тепличное растение быстрой выгонки недолговечно, так же недолговечен может быть и форсированный империализм Японии.